По одной из версий, тем самым «купцом» был апостол и евангелист Лука, хотя эта легенда известна и в других вариантах.
По преданию, плат с запечатленным на нем образом Иисуса Христа многие годы висел над городскими воротами Эдессы, крупного древнего
поселения в Северном Междуречье (ныне город Шанлыурфа в Турции).
Об этом изображении, первой нерукотворной иконе, Иоанн Дамаскин напоминает в «Третьем защитительном слове против порицающих святые иконы», приводя царя Авгаря как дошедший из древности пример иконопочитания.
Не забыл Иоанн Дамаскин и о жившем в IV – начале V века епископе Епифании Кипрском, авторитетной фигуре в церковных кругах, поднятой иконоборцами «на свой флаг».
Как-то епископ Епифаний навестил одну епархию в Палестине и, увидев в храме завесу с изображением, как ему показалось, человека, с гневом ее разорвал. А материю демонстративно велел отдать на покрытие гроба какого-то нищего.
«Если же ты говоришь, что Божественный и достойный удивления Епифаний определенно запретил их [изображения], то знай, что, во-первых, эта книга может быть неверно надписана [его именем] и подложна: будучи трудом одного, она носит имя другого, что многие привыкли делать», – напоминает Иоанн Дамаскин. И приводит обезоруживающий контраргумент: церковь самого Епифания на Кипре во время жизни Иоанна была украшена многочисленными иконами, да и вообще история с завесой могла иметь какой-то другой смысл.
«Ведь цель – не победить, но протянуть руку подвергающейся нападению истине, так как добрая воля протягивает руку силы», – говорит
Иоанн Дамаскин в «Первом защитительном слове против порицающих святые иконы». И эта протянутая рука так и представляется той, что была исцелена возле чудотворной иконы.
Многие православные христиане могли подписаться под его словами, сказанными как будто и от их лица: «Для меня недостаточно книг, я не имею досуга для чтения, я вхожу в общую врачебницу душ – церковь, задушаемый помыслами, как бы колючими растениями. Цвет живописи влечет меня к созерцанию и, как луч, услаждая зрение, незаметно вливает в душу славу Божию. Я созерцаю терпение мученика, воздаяния венцов, и, как бы огнем, воспламеняюсь желанием к соревнованию ему…»
Наиболее драматичные моменты в истории иконоборчества в VIII веке пришлись на время царствования сына Льва III, византийского императора Константина V Копронима.
По преданию, во время крещения младенец Константин испражнился в святую купель, что уже было истолковано Патриархом Германом как дурное предзнаменование. К Константину V прочно приклеилось и вошло в историю неблагозвучное прозвище Копроним (переводят как «дерьмоименный», «навозник», «засранец»), и в этом есть отголоски народной ненависти к императору-иконоборцу.
Во время его правления по всей Византии жгли монастыри, безжалостно уничтожались древние иконы – ведь на стороне иконоборцев было правительство, вооруженное законом и мечом.
Император Константин V испытывал особую ненависть к монашеству, называя его «ненавистной» расой, носящей одеяние тьмы. Он считал, что монахов надо всех или истребить, или «переделать».
Феофан Исповедник рассказывает, как во исполнение императорского указа стратиг Фракисийской фемы (большого военно-административного округа) Михаил Лаханодракон согнал в одно место всех находящихся на его территории монахов и монахинь и объявил: «Кто не хочет быть ослушником царской воли, пусть снимет темное одеяние и немедленно возьмет себе жену, в противном случае будет ослеплен и сослан на остров Кипр».
Многие в этот день, как сообщает историк, получили мученический венец, но были и те, кто изменил своим монашеским обетам.
Запомнили современники и редкое «зрелище» на ипподроме, которое Константин Копроним устроил в августе 765 года для жителей Константинополя. Выстроенные попарно монахи и монахини шли вдоль трибун, а зрители в них плевались, отпускали непристойные шутки и соревновались в том, кто придумает более изощренное издевательство.
В «Арабском житии Иоанна Дамаскина» говорится, что в царствование Константина V Копронима вместе со Стефаном Новым, исповедником за иконы, в темнице находились в заключении триста сорок отцов, «члены которых носили следы жестоких отсечений, многочисленных ударов и мучений за поклонение иконам». А когда к Стефану Новому пришли ученики, он велел им читать сочинения Иоанна Дамаскина, которые в то время звучали не просто как полемические сочинения, а как воззвания, памфлеты в защиту икон.
«Не потерпим того, чтоб в иное время мы думали другое, и чтобы изменялись под влиянием обстоятельств, и чтоб вера делалась для внешних (т. е. нехристиан. – Ред.) предметом смеха и шутки! Не стерпим подчинения царскому приказанию, пытающемуся уничтожить обычай, ведущий начало от отцов! Ибо несвойственно благочестивым царям уничтожать церковные постановления. Это – не отеческие дела. Ибо дела, совершаемые посредством насилия, а не – убеждения, суть разбойнические» («Первое защитительное слово…»).