Вскоре подоспела и скандальная история в царском дворце, связанная с разводом великого князя. Со своей супругой Соломонией Василий III прожил около двадцати лет, но их брак оказался бездетным. И великий московский князь, желая обеспечить себя потомством, решил развестись с царицей и жениться вторично на Елене Глинской, из рода литовских выходцев.
Максим Грек неоднократно высказывался против развода, такого же мнения придерживались многие участники диспутов из его московского окружения. Соломония была отправлена в монастырь и насильно пострижена в монашество под именем София. Митрополит Даниил, которого князь Андрей Курбский назовет «потаковником» великого князя, не возражал против этого и обвенчал Василия с Еленой Глинской.
История с разводом наделала много шума в Москве и породила небывалые слухи. В народе говорили, будто бы заточенная в монастырь Соломония родила сына, назвала его Георгием и до поры нарочно никому ребенка не показывает. Но когда царевич подрастет, он сполна отомстит отцу за все обиды, причиненные его матери.
Обсуждение истории во дворце тянуло на «вольнодумство» и даже на заговор против существующей власти. «Они [русские] открыто заявляют, что воля Государя есть воля Божья, и что ни сделает Государь, он делает по воле Божией. Поэтому также они именуют его ключником и постельничим Божиим; наконец, веруют, что он – свершитель Божественной воли», – сообщает Сигизмунд Герберштейн о той неограниченной власти, которой в XVI веке на Руси обладал правитель государства.
Никто не смел обсуждать и уж тем более осуждать действия «ключника и постельничего Божьего».
Максим Грек был арестован в феврале 1525 года и сначала привлечен к следствию по политическому делу московского боярина Ивана Никитича Берсеня-Беклемишева. Поводом к аресту стали критические высказывания афонского монаха по поводу неограниченной царской власти и якобы шпионская деятельность. Дело в том, что еще в 1522 году Максим встречался и о чем-то беседовал с прибывшим в Россию турецким послом Скиндером, греком по национальности, – и теперь ему это было поставлено в вину.
В «Сборнике князя Оболенского» опубликовано следственное дело Максима Грека, из которого хорошо видно, в чем осуждались Берсень-Беклемишев, дьякон Федор Жареный, а вместе с ними и Максим Грек.
Келейник Максима написал донос, мол, слишком много сомнительных людей приходили к афонскому монаху, они все время спорили о каких-то книгах, обсуждали дела во дворце. А порой Максим всех слуг выставлял вон и подолгу сидел с Берсенем один на один. О чем же они тайно беседовали?
Представление об этом вполне можно составить из сбивчивых строк доноса.
«Учительна слова от него нет… не печалуется ни о ком», – говорил Берсень о митрополите Данииле.
Сравнивая нынешнего государя с его отцом, Берсень хвалил великого князя Ивана, отца нынешнего государя, вспоминая, что тот до людей был ласков, «а нынешний государь людей мало жалует». Были и другие недовольства: у кого-то царской властью в Москве незаконно отняли подворье, да и вообще «ни у кого ни с кем в городе мира нет».
С главным критиканом расправились жестоко: Берсень-Беклемишев был обезглавлен и его тело брошено в Москву-реку, а дьяку Федору Жареному «урезали язык», чтобы не болтал лишнего.
Пока продолжалось следствие против Максима Грека, его на пару месяцев посадили под стражу в темницу Симонова монастыря.
В апреле 1525 года в царских палатах был созван собор для суда над Максимом Греком, на котором присутствовали великий князь Василий III, московский митрополит Даниил, младшие братья великого князя Юрий и Андрей, епископы и духовенство московских соборных храмов, многочисленные вельможи и воеводы.
Максима судили как еретика и политического преступника, причем на первый план вышли его другие «вины»: ошибочная правка («порча») священных книг и критические высказывания по поводу автокефалии (независимое от Константинополя управление) Русской Церкви. В обвинительном акте о связях с турецким послом и «измене» уже ничего не говорилось.
Вот что сообщает о подробностях и результатах судилища над Максимом Греком прибывший годом позднее в Москву барон Герберштейн: «В Москве мы узнали, что Константинопольский
Патриарх, по просьбе самого владыки Московского, прислал некоего монаха, по имени Максимилиана, чтобы он, по здравом обсуждении, привел в порядок все книги, Правила и отдельные уставы, относящееся до веры. Когда Максимилиан исполнил это и, заметив много весьма тяжких заблуждений, объявил лично Государю, что тот является совершенным схизматиком, так как не следует ни Римскому, ни Греческому закону, – итак, повторяю, когда он сказал это, то (хотя Государь оказывал ему великое благорасположение) он, говорят, исчез, и, по мнению многих, его утопили».