Затем я сажусь на трамвай и еду в галерею. Окна от пола до потолка освещают улицу, словно все здание - один огромный светящийся фонарь. Из дверей доносится музыка, когда кто-то входит или выходит.
Я проскальзываю внутрь и тут же оказываюсь в гуле смеха и разговоров. На арт-мероприятии никогда не чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что все одеты так эксцентрично. Меня окружают всевозможные наряды, от парчовых костюмов до потрепанных джинсов.
Мне не нужно спрашивать у Эрин, где найти работу Блэквелла - она сияет на постаменте, словно коллекция небесных тел, вращающихся в пространстве.
Я стою в благоговении перед этой прекрасной вещью, поражающей меня, как острые стрелы в грудь, и наполняющей меня беспомощным чувством тоски.
Интересно, смогу ли я когда-нибудь создать что-то настолько же прекрасное?
После того как я поглазела на все это минут двадцать, мой урчащий желудок наконец оттащил меня в сторону.
К сожалению, на фуршетном столе лежат лишь несколько разбросанных виноградных стеблей и пара сырных корок.
— Гиены все растащили, — говорит хрипловатый мужской голос.
Я оборачиваюсь: передо мной стоит похожий на быка Аластор Шоу, его широкое лицо лишено привычной улыбки.
Возможно, таким он мне нравится больше. Мне никогда не нравились люди, которые слишком много улыбаются. Такое ощущение, что они пытаются заставить тебя улыбаться в ответ, отчего мое лицо устает.
— Это то, что я получаю за опоздание.
Я пожимаю плечами.
— Как тебя зовут? — спрашивает он. — Я тебя раньше не видел.
Мы пересекались несколько раз, но я не ожидала, что он вспомнит.
— Мара Элдрич, — говорю я.
— Аластор Шоу, — отвечает он, протягивая руку.
Я беру ее, чувствуя, как его мозолистые пальцы смыкаются вокруг моей.
— Да, — смеюсь я. — Я знаю.
Он улыбается мне в ответ, показывая, дружеские морщинки в уголках глаз.
— Ну, похоже, мне никогда не удавалось занять столик в хорошем месте, — говорит он.
— Возможно, в „ Sweet Maple“ вы получите бесплатную мимозу, — говорю я. — Мой босс - ваш большой поклонник.
— Да? Дай угадаю, ему сорок и он лысеет? — язвительно говорит Аластор.
— Шестьдесят и лысый, — подтверждаю я.
— Я никогда не бываю любимчиком тех, кого хотел бы впечатлить, — говорит Аластор, опираясь на фуршетный стол так, что его мускулистое предплечье слегка касается моего бедра. Он не разрывает зрительного контакта.
— Я не верю в это ни на секунду, — говорю я.
— О нет?
Теперь он наклоняется еще больше. — Что мне нужно сделать, чтобы...
В этот момент Эрин аккуратно встает между нами, делая вид, что не замечает Аластора, и ярко говорит, — Вот ты где! Я думала, ты не успеешь?
Она незаметно подталкивает меня локтем.
— Это моя соседка по комнате, Эрин, — говорю я Аластору.
— Точно, мы познакомились на выставке, — говорит Аластор. Он все еще улыбается, но мне кажется, что на его лице мелькнуло раздражение.
Эрин ничего не замечает, возможно, потому, что не привыкла, чтобы мужчины уклонялись от ее ухаживаний. Ее сонная улыбка и пышное тело практически идеально подходят для того, чтобы привлечь ее.
— Ты предложил мне осмотреть твою студию, — говорит Эрин, глядя на Аластора из-под длинных ресниц. — Но мы так и не обменялись номерами...
— Мне нужно в туалет, — говорю я, ускользая от них.
Мне не нужен был удар Эрин локтем по ребрам, чтобы напомнить, что она претендует на Аластора. Мне бы это не понадобилось в любом случае - я никогда не встречалась с известными и успешными людьми, и, вероятно, я недостаточно уверена в себе, чтобы справиться с этим. Не то чтобы Аластор был склонен к свиданиям.
Уверена, что для того, что ему нужно, Эрин подойдет не хуже меня, а может, и лучше. Мне нравится секс, но я не так уж хороша в нем. Я слишком легко раздражаюсь. Если парень съедает кусок пиццы, а потом пытается меня поцеловать, если он издает щелкающий звук при глотании, если заусенец царапает мою кожу, если он даже, блядь, думает о том, чтобы поцеловать мои уши, моя киска зажимается, как медвежий капкан.
Я брожу по остальным галереям, пытаясь повторить то трансцендентное чувство, которое я испытала, глядя на работы Блэквелла. Ничто другое не задевает меня так сильно, поэтому я возвращаюсь обратно, чтобы взглянуть на нее еще раз.
На маленькой табличке написано «Хрупкое эго».
Интересно, что это значит? Работы Блэквелла редко бывают самореферентными.
Я болтаю еще с парой знакомых, а затем пробираюсь в заднюю часть галереи, чтобы подышать вейпом Фрэнка.
Снова начинается дождь, легкий моросящий дождь, который едва ли увлажняет нас больше, чем обычный туман. Капельки конденсируются в тугих кудрях Фрэнка, как крошечные драгоценные камни, а дым вьется вокруг его лица с каждым выдохом, пока он не становится похож на Зевса с бородой из облаков.