Я делаю два шага, растерянно озираясь, и едва не пропускаю темное пятно на обочине тропинки. Кровь. Моя кровь. Я оставила след, как Гензель и Гретель, отмечая путь, по которому пришла. Только я не намерена идти по нему обратно.
Истерически хихикая, я разворачиваюсь, чтобы снова отправиться в путь.
На этот раз голос, который говорит со мной, кристально чист в ночном воздухе, такой же живой, как если бы он говорил прямо мне в ухо.
Я же говорила, что это случится.
Я останавливаюсь, и меня тошнит рядом с тропинкой. В желудке у меня не так много пищи - то, что выходит, тонкое и желтоватое, жгучее, как кислота.
Моя мать часто так на меня действует.
Ты выходишь на улицу в такой одежде, а что ты думала, произойдет?
Я бью себя по лицу, да так сильно, что в ушах звенит.
— Серьезно, — бормочу я. — Отвали.
Наступает приятная пауза, в которой я слышу только собственное неровное дыхание и ночной бриз, шелестящий деревьями.
Затем она говорит своим тошнотворно-мягким тоном, всегда таким разумным, даже если слова, вылетающие из ее уст, являются сущим безумием: — Наверное, это к лучшему. Для такой девушки, как ты, это был лишь вопрос времени. . .
— ОТВАЛИ!
Я реву, пугая птицу, и она взлетает с осинового дерева, исчезая в темном небе, хлопая, как летучая мышь.
Мое сердце больно бьется о грудную клетку. Оно бьется неровно. Оно сильно сжимается три раза, а затем, кажется, пропускает несколько ударов, пока я задыхаюсь и замираю на месте.
Черные точки теперь повсюду. Они не исчезают, пока я моргаю.
Она права - я одеваюсь как шлюха. Я никогда не заботилась о себе. Наверное, я плохо кончу.
Но есть еще одна вещь, которую мама всегда говорила обо мне:
Я упрямая сволочь.
И я не слушаю ничьих советов, а уж тем более ее.
В последний раз я начинаю бежать.
Звук, который я слышу, слабый, но безошибочный: стремительный шум, который то нарастает, то стихает на скорости шестьдесят миль в час. Машина на дороге впереди.
Тропинка расширяется, круто спускаясь вниз. Я больше не чувствую ничего под ногами. Я едва различаю, когда тропинка соединяется с настоящим шоссе.
Я выхожу на гладкий черный асфальт, перечеркнутый посередине единственной желтой линией.
Я стою на этой линии, следя за светом фар, идущих в любом направлении.
Я задыхаюсь и отхожу назад, мое сердце теперь пропускает каждый второй удар. Каждый раз, когда это происходит, я чувствую давление на грудь, черные точки набухают и расширяются по всему моему зрению.
Я слышу далекий звук мотора. Белый свет устремляется ко мне, постепенно разделяясь на две фары.
Я стою прямо перед машиной, размахивая руками, и молю бога, чтобы она остановилась до того, как врежется в меня.
Коул
Несколько недель я слежу за местными заголовками, ожидая новостей о найденном в лесу теле девочки или о дальнейших событиях с Карлом Дэнверсом.
У него нет семьи, и все усилия полиции направлены на борьбу с ним. Копы разбегаются из-за протестов, вспыхивающих по всему городу. Если никто из заинтересованных лиц не потребует ответа, то, похоже, полиция Сан-Франциско с радостью позволит делу об исчезновении какого-то мелкого искусствоведа томиться в самом низу.
Уйти от ответственности за убийство чертовски просто.
Только 63 процента убийств раскрываются при самых благоприятных обстоятельствах - и это включая случаи, когда преступник-идиот буквально держит в руках дымящийся пистолет. Гениальных детективов очень мало, несмотря на то, что сетевое телевидение заставляет вас в это верить.
Я убил четырнадцать человек и до сих пор не получил ни одного стука в дверь.
Красивая молодая девушка - это совсем другое дело: средства массовой информации любят раздувать сенсации о деятельности Аластора. Они называют его Зверем залива за то, как он избивает своих жертв и даже откусывает куски их плоти.
Он привлекает к себе слишком много внимания.
Если бы девушку нашли, ее дело связали бы с семью его убийствами за последние три года. Он оставляет их на виду, заявляя о своих поступках.
Я не люблю свободные концы.
Надеюсь, он навел порядок.
Скорее всего, нет, этот безрассудный кусок дерьма.
Я не собираюсь возвращаться, чтобы проверить. В обозримом будущем, а может, и вообще никогда, я и близко не подойду к шахте. Вот что меня больше всего злит - потеря удобного места утилизации, которое я долго искал.
Шоу удачно вписал гаечный ключ в мой процесс.
Я размышляю, как лучше поступить с ним.