Я подумываю о том, чтобы ополоснуться в душе, но у меня нет времени. Вместо этого я достаю из шкафа черное мини-платье и пару замшевых сапог.
Блеск серебра на груди привлекает мое внимание. Я на мгновение замираю посреди комнаты, глядя на свое обнаженное тело.
Я так и не сняла пирсинг.
Может быть, мне следовало бы, потому что каждый раз, когда я вижу их, я вспоминаю ослепительную, жгучую боль, когда этот психопат вонзил иглу в мой сосок.
Но это также напоминает мне о том, что я бежала вниз с этой гребаной горы, голая и полумертвая. Я выжила. В каком-то смысле я украла у него эти серебряные кольца, потому что он думал, что они украсят мой труп.
Натянув платье, я оглядываюсь в поисках чистого белья. Прошло уже две недели с тех пор, как я отнесла свою одежду в прачечную, и у меня ее не хватает. Отчаявшись и опоздав, я подхватываю с пола трусики и натягиваю их.
— Что за хрень, — бормочу я, чувствуя, как влажность прижимается к губам моей киски.
Зацепив большими пальцами за обе стороны трусов, я опускаю их до уровня колен.
Я осматриваю промежность трусов, пытаясь понять, не начались ли у меня месячные незаметно. На черном материале это трудно определить.
Выйдя из трусиков, я провожу большим пальцем по полоске хлопка, вшитой в промежность. На ощупь она очень скользкая. Поднеся пальцы к лицу, я чувствую слабый запах.
Я бросаю трусики на пол, сердце бешено колотится.
Я знаю, как пахнет сперма.
Не будь смешной, говорю я себе. Ты живешь в этом доме уже два года. Сюда никто не заходит.
Трое моих соседей по комнате - мужчины, но двое из них геи, а третий, Питер, помолвлен с другой моей соседкой Кэрри. Он единственный из нас, кто не художник, а значит, единственный, кто вовремя платит за квартиру. Он работает в Adobe, и он такой застенчивый и мягкий, что за последние два года мы перекинулись, наверное, всего двенадцатью словами.
Конечно, к остальным моим соседям по комнате постоянно приходят друзья. Вполне возможно, что какой-нибудь придурок мог зайти сюда и пошарить в моих вещах.
Я прочесываю комнату, размышляя, замечу ли я, если что-то будет перемещено.
Моя копия «Дракулы» по-прежнему лежит рядом с кроватью, открытая на том же месте, что и раньше.
А кроме этого... как, черт возьми, я узнаю, что здесь кто-то был?
Сердце колотится о грудину, руки дрожат, когда я снова откладываю «Дракулу».
Ты параноик. Значит, твое белье было мокрым. Возможно, это просто... ну, знаешь, разрядка или еще какое-нибудь дерьмо.
Я не хочу быть таким человеком. Прыгать на тени и думать, что все хотят меня поймать.
Я не могу жить вот так, в страхе и паранойе.
Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь замедлить сердцебиение. Я смотрю на свой новый телефон, купленный по кредитной карте.
7:14. Я чертовски опаздываю.
Снова схватив сумочку, я оставляю белье на полу и спешно выхожу из комнаты. Без белья, наверное, лучше, чем с грязным бельем.
Джош раздражен тем, что я так долго не могу прийти.
— Я уже двадцать минут сижу здесь с этим напитком! — говорит он. — Официантка в бешенстве.
Наша официантка прислонилась к колонне и флиртует с официантом.
Джош часто переносит свои собственные чувства на других людей. Особенно на меня.
— Тебе ведь нравится салат «Капрезе»? — говорит он, просматривая меню.
— Не особенно.
Он не слушает, ему не терпится сделать заказ, как только он поймает взгляд официанта. Для начала мы возьмем капрезе и свиное брюшко, — говорит он.
Я не спорю, потому что платить за еду будет Джош. Я все еще безденежная сучка.
Немного расслабившись, Джош перекидывает руку через спинку моего стула.
Он ростом метр восемьдесят, темноволосый, с аккуратной щетиной на лице. У него классические польские черты лица, что мне всегда нравилось, и он читает и смотрит огромное количество документальных фильмов, так что нам никогда не приходится сидеть в тишине.
— Как поживает Бруно? — спрашивает он.
Джош любит животных, возможно, даже больше, чем я. Иногда он присоединяется ко мне в парке, когда я выгуливаю собак. Он снимает рубашку и бежит рядом с нами. В любое время, когда в обществе принято снимать рубашку, он так и делает.
— Бруно хороший. Но я чертовски ненавижу его хозяина. Покупает ему самую дерьмовую еду. Держит его целыми днями взаперти в квартире.
— Большие собаки стоят дорого, — говорит Джош.
Хотя Джошу нравится нападать на людей, которым не хватает сострадания, иногда он защищает именно таких людей без всякой чертовой причины, что не перестает меня раздражать.