Я высыпаю лед в колодец, не обращая на него внимания. Затем я поворачиваюсь, чтобы поставить пустой контейнер.
Как только я нагибаюсь, я чувствую резкий шлепок по заднице. Я разворачиваюсь и застаю Синяя Рубашку на вершине барной стойки.
Я уже собираюсь позвать Тони, нашего вышибалу, но Коул оказывается быстрее. Я едва успеваю открыть рот, как он появляется за спиной Синей Рубашки, словно бледный мрачный жнец. Он не хватает парня за плечо и даже не предупреждает. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, он выхватывает ближайшую бутылку пива и разбивает ее о череп Синей Рубашки.
Синяя Рубашка вздрагивает, его глаза закатываются назад в голову. Он падает, ударившись головой о барную стойку.
Его друг, тот, что бросил в меня деньги, издал придушенный вопль. Он бросается на Коула, не понимая, что Коул все еще держит горлышко разбитой бутылки.
Коул бьет его по лицу, рассекая щеку от уха до челюсти. Кровь брызжет на дубовую стойку бара и попадает на мой свежий лед.
Остальные рубашки-поло смотрят на Коула, не желая вступать в драку.
Я тоже смотрю в шоке.
Нас ошеломляет не только жестокость. Но и жуткая скорость, с которой Коул двигается, и холодное безразличие на его лице. Я знаю, что он зол, потому что знаю, как выглядит, когда его что-то выводит из себя. Для любого другого человека он может быть просто статуей, если бы не все эмоции, которые он демонстрирует.
Он стоит лицом к остальным мужчинам, все еще держа в руках гладкое горлышко бутылки, ее сверкающие точки злобно острые и темно-мокрые.
— Ну же, — тихо говорит он. — Где вся твоя храбрость, которой ты обладал пять минут назад? Или ты все это время был трусом?
На этот раз я быстрее, чем парни. Я перепрыгиваю через барную стойку и хватаю Коула за руку.
— Пошли! — кричу я, дергая его за руку. — Ты должен выбраться отсюда.
Его тело жесткое, как сталь. Он все еще смотрит на других мужчин, осмеливаясь сделать шаг к нему.
— ДАВАЙ! — кричу я, оттаскивая его.
Я тащу его на улицу, в густой туман, а затем несколько кварталов по улице, ожидая, что в любую минуту услышу звук сирен.
— О чем ты думал? — кричу я, когда наконец перевожу дыхание. — Ты мог убить того парня!
— Надеюсь, что так и было, — говорит Коул.
Я поворачиваюсь и смотрю на него, задыхаясь в разреженном влажном воздухе.
— Ты не можешь так говорить.
— Абсолютно точно. Он не уважал тебя. Наложил на тебя руки. Я бы убил его за гораздо меньшее.
Я не могу поверить, насколько он сейчас спокоен. Кровь на его руках выглядит черной, как смола, на затененной улице. Он все еще держит горлышко разбитой бутылки пива. Держит ее в пальцах так, как я держала бы кисточку. Как будто это инструмент его ремесла. Инструмент его искусства.
Коул замечает, что я смотрю. Он отбрасывает разбитую бутылку в сторону, позволяя ей разбиться в водостоке с высоким музыкальным звуком.
— Почему? — тихо спрашиваю я. — Почему тебя волнует, как какой-то парень в баре ведет себя со мной?
— Я же говорил тебе, — говорит он, шагая ко мне вплотную, как всегда, так что я вынуждена поднять на него глаза. Сердце стучит в ушах так громко, что я едва могу разобрать его слова. — Я приобрел тебя, Мара, как картину, как скульптуру. Любой, кто попытается повредить то, что принадлежит мне, столкнется с последствиями.
— Я для тебя предмет?
— Ты ценна.
Это не ответ. Не совсем.
— Мне не нужна твоя защита, — говорю я ему. — Я каждый день сталкиваюсь с такими парнями на работе.
— Уже нет, — говорит Коул. — Полагаю, ты уволена.
Мои щеки пылают от ярости. Ему плевать на то, что из-за него я потеряла работу, - с чего бы это? Не ему же платить по счетам.
— Мне нужна была эта работа!
— Нет, не нужна, — беззаботно говорит он. — Бетси Восс только что продала твою картину за двадцать две тысячи долларов.
Я смотрю на него с открытым ртом. — Ты шутишь?
Коул тонко улыбается. — Ты достаточно хорошо знаешь меня, чтобы не предполагать подобное
Это правда. Коул лишен чувства юмора. Что, как ни парадоксально, делает его комментарий своего рода шуткой.
— Когда ты узнал?
— Она написала мне час назад.
У меня легкое головокружение. Переход от ужаса к восторгу настолько силен, что я думаю, что меня может стошнить. У меня никогда в жизни не было двадцати тысяч на банковском счету. Я никогда не переступала порог четырехзначной цифры.
— Коул… — вздыхаю я. — Спасибо.
Я прекрасно понимаю, что картина продалась благодаря Коулу. Потому что он привлек Бетси Восс в качестве моего брокера. Потому что он рассказывал обо мне всем, кого мы встречали. Картина хороша, но в мире искусства кто-то должен сказать об этом вслух. Коул толкнул первое домино, и остальные упали по очереди.