Выбрать главу

Соня качает головой в сторону, глядя на меня с любопытством, которое пробивается сквозь ее опьянение.

— Ты знаешь, почему Коул разбил свою солнечную модель? — спрашивает она меня.

Я пристально смотрю на нее. — Ты говоришь об Ольджиати?

— О единственной и неповторимой.

— Ты шутишь. Разве это не стоит... всех денег?

— Не меньше трех миллионов. Он разбил его клюшкой для гольфа. Разбил на миллиард кусочков.

У меня заурчало в животе. Мне противна мысль о том, что что-то такое уникальное может быть уничтожено.

— Думаешь, он сделал это специально?

— Я знаю, что он это сделал.

— Почему?

— Именно об этом я тебя и спрашиваю.

Я качаю головой. — Я понятия не имею, почему он делает то, что делает.

— Я подумала, что ты могла бы... Это было в тот же день, когда он повесил твою картину на стену.

Теперь я понимаю, хотя и стараюсь не вывалить челюсть, чтобы Соня этого не заметила.

Черт возьми... Он разбил свое любимое произведение из стекла из-за меня?

У меня мурашки по коже от мысли, что бы он сделал с этой клюшкой для гольфа, если бы я стояла с ним в комнате... Внезапно я чувствую себя так, словно отделалась легкой татуировкой без согласия.

Глаза Сони сужаются, когда на моем лице появляется понимание.

— Выкладывай, — говорит она.

От дальнейшего допроса меня спасает Коул, вновь появившийся с крепким сидром в каждой руке.

— А как же я? — жалуется Соня.

— Ты и так уже достаточно пьяна.

Я глотаю сидр, желая успокоить неловкий стук сердца.

— Успокойся, — говорит Коул.

Всякий раз, когда он выкрикивает приказ, мне хочется сделать прямо противоположное. Я не собиралась делать еще один глоток, но теперь, когда он это сказал, я быстро делаю еще три.

Это потому, что я хочу увидеть, как напрягается его лицо? Как расширяются его зрачки и сжимается челюсть, создавая красивое напряжение на губах...

Он сжимает мою руку железными пальцами.

— Не испытывай меня, мать твою, — шипит он.

Почему мне это нравится?

Почему у меня по ногам разливается тепло?

Господи, как же мне хреново.

Алкоголь придает мне новую храбрость. И вновь обретенную честность с собой.

Я хочу Коула. Я хочу его как деньги, как успех, как достижение. Я хочу его гораздо больше, чем другие, якобы необходимые вещи: безопасность, например. Или здравомыслие.

— Потанцуй со мной, — говорю я, вытаскивая его в толпу людей.

Sinner - DEZI

Мне интересно посмотреть, как Коул танцует. Хотя я не сомневаюсь, что его музыкальный вкус столь же изыскан, как и у остальных, это не то же самое, что наличие ритма.

Вопрос исчезает из моей головы, как только его руки соприкасаются с моей кожей.

Прикосновения Коула бьют током. При всей холодности его манер, на самом деле его тело горит, как ядерный реактор - разрушительное тепло, излучаемое изнутри наружу.

Я в ужасе от энергии, заключенной в нем. Я не питаю иллюзий, что она мне подвластна.

Коул притягивает меня к себе. Его руки скользят по моей талии, его бедро протискивается между моими, наши бедра выравниваются. Он обнимает меня за шею и за поясницу. Я как кролик в его руках: беспомощная, сердце колотится.

Он прижимается губами к моей шее, его горячее дыхание обжигает мою кожу.

— Я не должен давать тебе то, что ты хочешь, когда ты ведешь себя грубо..., — пробормотал он мне на ухо. — Я вообще не буду с тобой танцевать, если ты не будешь вести себя хорошо.

— Я пришла на эту вечеринку с тобой, не так ли?

— Ты сделала это не ради меня, — рычит он. — Ты хочешь быть здесь со мной. Ты хочешь танцевать со мной.

— И ты тоже, — отвечаю я.

— Конечно. Я не делаю того, чего не хочу.

— Никогда?

— Никогда, черт возьми.

Я завидую. Свобода, уверенность в себе, чтобы быть таким эгоистом... Я завидую Коулу. Никто не владеет им. Никто не контролирует его.

— Тебе когда-нибудь бывает одиноко? — спрашиваю я его.

— Нет. Но мне бывает скучно.

— Я бы предпочла умереть, чем скучать.

— Я бы тоже, — говорит он после минутной паузы, как будто не понимал этого раньше. — Вечность скуки звучит хуже смерти. А рай звучит чертовски скучно.

Я смеюсь. — Ты можешь выдержать только столько попыток переиграть на арфе.

— Нам не хватает креативности, когда мы описываем небеса, — говорит Коул. — У греков была более интересная мифология. Например, Медуза. Красивая женщина с головой из ядовитых змей... это сильный образ.

— Никто не мог смотреть на нее, иначе они превращались в камень.

Коул смотрит в мои глаза, уже темные, как мокрый, черный камень.

— Ты не хочешь, чтобы на тебя смотрели?

Я выдерживаю его взгляд. — Мужчины никогда не хотят просто смотреть. Я бы хотела иметь возможность что-то с этим сделать.