Я берусь за старинную латунную ручку и поворачиваю ее. Она проскальзывает сквозь мою руку, жесткая и неподатливая.
— Что за хрень, — бормочу я, снова поворачивая ее.
Дверь заперта. Изнутри.
В моем затуманенном сном мозгу проносится мысль, что я случайно заперла ее, когда уходила, или что ручка сломана. В этом доме все настолько обветшало, что душ, печь, розетки и плита постоянно выходят из строя. Мы уже давно научились не пытаться дозвониться до хозяина. Либо Генрих чинит то, что сломалось, либо мы просто живем с этим.
В этом случае я, возможно, смогу починить его сама.
Упираясь краем ногтя большого пальца в замок, я покачиваю ручку, пока не слышу щелчок тумблеров.
— Да, — шиплю я, толкая дверь с заунывным скрипом.
Я торопливо вхожу, предвкушая долгое падение на матрас, но что-то останавливает меня.
Кровать уже занята.
Не просто занята - залита. Простыни, одеяла и матрас намокли и капают. На голых досках вокруг - лужи воды.
И там, на подушке... Эрин. Рыжие волосы рассыпались ореолом, влажные и волнистые. Кожа бледнее молока. Цветы обрамляют ее лицо: зеленые ивовые ветви, алые маки, незабудки, такие же голубые, как ее широко распахнутые глаза.
Я пересекаю пространство, падаю рядом с ней, чувствую, как вода впитывается в мою юбку, когда я поднимаю ее холодную белую руку.
Я смотрю ей в лицо, почему-то веря, что она все еще видит меня, что я могу вернуть ее, если буду продолжать звать ее по имени.
Мои крики эхом отдаются в крошечном пространстве, но не оказывают на нее никакого влияния. Она не сжимает пальцы. Даже ресницы не дрогнули.
Она мертва. Прошло несколько часов. Уже начала застывать.
Я отбрасываю ее руку, ошеломленная ее резиновым холодом. Она больше не похожа ни на Эрин, ни на что-то, связанное с ней.
— Что происходит? — говорит кто-то с порога. — Почему ты кричишь?
Я поворачиваюсь к Джоанне. Она стоит там в пижаме, волосы по-прежнему укутаны шелковым шарфом для сна. Я благодарна, что это она, а не кто-то другой, потому что она поддерживает наш дом в рабочем состоянии, она всегда знает, что делать.
Только не сейчас.
Джоанна смотрит на Эрин с тем же ошеломленным выражением лица, что и я. Она окаменела на месте, десять тысяч лет пролетели в одно мгновение.
Она не спрашивает, все ли в порядке с Эрин. Она увидела правду раньше, чем я. Или она была более готова принять ее.
Фрэнк подходит к ней сзади, не видя ее, потому что Джоанна загораживает дверной проем.
— Что ты… — начинает он, перегнувшись через ее плечо.
— Не подходи, — рявкает Джоанна. — Нам нужно вызвать полицию.
Я вместе с остальными жду на лестнице, напрягая все тело в ожидании звука сирен.
Кэрри прижалась к Питеру и тихонько плачет.
Фрэнк решил, что мы его разыгрываем, и не спускался вниз, пока мы не позволили ему заглянуть в комнату. Сейчас он сидит у окна, его кожа цвета цемента, обе руки прижаты ко рту.
Мелоди продолжает вышагивать по комнате, пока Генрих не приказывает ей остановиться.
Никто из нас не разговаривает. Возможно, это шок, а возможно, по той же причине Джоанна смотрит на меня из другого конца комнаты, мрачная и молчаливая.
Они знают, что это моя вина.
Никто этого не говорил. Но я чувствую напряжение, взгляды в мою сторону.
Мне не нужно обвинение, чтобы чувствовать себя виноватой. Эрин мертва из-за меня.
Это сделал Шоу, я знаю. Должно быть, он пришел сюда в поисках меня. И когда он нашел мою комнату пустой... Эрин была в соседней комнате.
— Почему она была в твоей постели? — спрашивает Джоанна, прорываясь сквозь тихое хныканье Кэрри.
— Я не знаю.
Здесь не настолько жарко, чтобы Эрин легла туда спать. Шоу, должно быть, отнес ее туда, до или после того, как он... сделал с ней все, что, блядь, он еще сделал.
— Кто-нибудь из вас что-нибудь слышал? — спрашиваю я остальных, не встречаясь взглядом с Джоанной, хотя ее комната находится рядом с комнатой Эрин.
— Я слышала стук, — жалобно говорит Кэрри. — Но я не знала - все постоянно так шумят. Я ничего не подумала, просто легла спать.
Она снова разражается рыданиями, прижимаясь к плечу Питера. Она вымазывает соплями весь его рукав, но Питер просто притягивает ее ближе, обнимая рукой ее затылок.
— А ты? — Генрих обращается к Джоанне.
— У меня были затычки в ушах, — раздраженно отвечает Джоанна. Она всегда раздражительна, когда расстроена, предпочитая гнев уязвимости. Именно поэтому с ней никто не возится.
— Где ты была? — спрашивает меня Мелоди.
Мелоди - новая соседка по комнате, и я не знаю ее так хорошо, как остальных. Она худая и щуплая, ее короткие черные волосы торчат во все стороны, а тапочки шлепают по линолеуму, когда она снова вышагивает.