Затянутая в перчатку рука Энджи закрыла окно.
— Мистер... — произнесла Джинни.
— Дуэн, — подсказал я. — Дефорест Дуэн.
— Мистер Дуэн, — сказала Джинни. — Да. У меня нет полной уверенности в том, что ваше состояние определяется словом «скорбь».
— И Бьорк... — припомнил я. — Объясните феномен Бьорк!
— Не могу, — сконфузилась она. — Но подозреваю, что Мэнни сможет.
— Мэнни? — переспросил я, в то время как дверь позади меня отворилась.
— Да, Мэнни, — подтвердила Джинни, и на лице ее заиграла слабая улыбка удовлетворения. — Мэнни — это один из наших консультантов.
— У вас есть консультант по имени Мэнни? — удивился я.
— Здравствуйте, мистер Дуэн, — сказал Мэнни и, обойдя стол, протянул мне руку.
Мэнни, как уверился я, когда, задрав голову, взглянул на выросшую передо мной фигуру, был необъятных размеров. Он был человекоподобен, этот Мэнни, но человеком он не был. Это была самодвижущаяся машина.
— Привет, Мэнни, — проговорил я, когда мою руку поглотила его, похожая на бейсбольную рукавицу-ловушку ручища.
— И вам приветик, мистер Дуэн. В чем проблема?
— В скорби, — ответил я.
— Да, этого добра здесь навалом, — сказал Мэнни. И улыбнулся.
Мы с Мэнни осторожно шли по обледенелым тротуарам улиц вокруг Паблик-Гарден, направляясь к Терапевтическому центру «Утешения в скорби» на Бикон-стрит. Мэнни любезно объяснил мне, что я совершил ошибку, обычную и вполне извинительную, придя вместо Терапевтического центра в административный корпус «Утешения», в то время как проблема моя, несомненно, скорее всего находится в компетенции терапевтов.
— Скорее всего, — согласился с ним я.
— Так что же тревожит вас, мистер Дуэн? — Для человека таких габаритов голос Мэнни был необычайно мягок. Спокойный, серьезный голос доброго дядюшки.
— Ну, не могу вам сказать, Мэнни, — отвечал я, в то время как мы стояли, ожидая просвета в сплошном потоке машин на углу Бикон и Арлингтон-стрит. — С недавних пор все как-то угнетает... Мир в целом, Америка в частности.
Тронув меня за локоть, Мэнни дал мне знак идти, так как движение на секунду ослабло. Рука его была крепкой, сильной, и шел он, как идет человек, не ведающий ни страха, ни сомнений. Когда мы перешли Бикон-стрит, он оставил мой локоть, и, подгоняемые сильным ветром, мы взяли курс на восток.
— Чем занимаетесь, мистер Дуэн?
— Рекламой, — сказал я.
— А-а, — протянул он. — Еще один из мультимедийной своры?
— Можно и так сказать.
Не доходя до Терапевтического центра, я заметил привычную глазу группу подростков в одинаковых белых рубашках и защитного цвета хорошо отглаженных брюках. В группе были одни мальчишки — аккуратно и коротко стриженные, в похожих кожаных куртках.
— Вы уже получили Весть? — осведомился один из подростков у шедшей перед ними пожилой пары и только было сунул женщине какой-то листок, как та ловким, хорошо отработанным движением увернулась, и рука с листком повисла в воздухе.
— "Вестники", — сказал я Мэнни.
— Да, — вздохнул тот. — Почему-то облюбовали себе и этот угол.
«Вестниками» бостонцы прозвали эту серьезную молодежь, неожиданно наскакивающую на вас из толпы, чтобы всучить литературу. Чаще парни, чем девушки, они носили защитного цвета форму, коротко стриглись, а в их добрых невинных глазах лишь изредка поблескивал огонек азарта.
Эти адепты Церкви Истины и Откровения были безукоризненно учтивы. Единственное, чего они желали от вас, это чтобы вы уделили им несколько минут для получения от них «благой Вести», то есть чего-то там по поводу грядущего Апокалипсиса или же Вознесения, словом, того, что случится, когда Четверо Всадников спустятся с небес прямиком на Тремонт-стрит и помчатся по ней, и адская бездна разверзнется под нами, дабы поглотить грешников или тех, кто наплевал на «благую Весть», что, кажется, для них одно и то же.
Эти ребята, здесь, на углу, работали не за страх, а за совесть; они кружили вокруг прохожих, проникали в толпы усталых, шедших с работы людей.
— Не хотите ли воспринять Весть, пока еще есть время? — отчаянно выкрикнул один, всучив клочок бумаги какому-то мужчине, который бумагу взял, но, отойдя, скомкал ее в кулаке.
Однако мы с Мэнни шли меж ними словно невидимки. До самых дверей Терапевтического центра к нам никто не приставал. Больше того: нас, похоже, они сторонились, даже шарахались от нас.
Я взглянул на Мэнни:
— Вы знаете этих ребят?
Он покачал своей тяжелой головой:
— Нет, мистер Дуэн.
— Но они вас вроде знают.
— Наверное, хожу здесь часто, вот и примелькался им.
— Наверное, — согласился я.
Открыв дверь центра, Мэнни отстранился, пропуская меня вперед, и я перехватил взгляд, который бросил на него один из «вестников». Парню было лет семнадцать, и на его щеках заметна была россыпь похожих на веснушки прыщей. Он был кривоног и так худ, что казалось, очередной порыв ветра может сбить его с ног, бросив на тротуар. Парень задержал взгляд на Мэнни лишь на мгновение, но взгляд этот был красноречивым.
Без сомнения, парень видел Мэнни и раньше и боялся его.
6
— Привет!
— Привет!
— Привет!
— Рады вас видеть!
При входе нас с Мэнни встретили четверо. И ей-богу, выглядели они счастливейшими из смертных. Три женщины и мужчина, лица сияют радостью, взор ясен и чист, тела так и пышут силой и здоровьем.
— Служащие? — спросил я.
— Кто? — вопросительно пробормотал Мэнни.
— Эти четверо, — повторил я, — служащие?
— И клиенты, — отвечал Мэнни.
— Иными словами, тут есть и те и другие?
— Да, — сказал Мэнни.
Не быстро, однако, соображает этот Мэнни!
— Они не производят впечатления чересчур удрученных.
— Мы ставим перед собой цель лечить, мистер Дуэн. А ваша оценка говорит в нашу пользу, не так ли?
Пройдя через вестибюль, мы поднялись по правому крылу ажурной лестницы, занимающей, казалось, чуть ли не весь этаж. Ступени лестницы были покрыты ковровой дорожкой, а посередине лестничной клетки с потолка свешивалась люстра размером с «кадиллак».
Немало скорбящих должно было вместить это заведение, чтобы оплатить подобную роскошь. Неудивительно, что все здесь так счастливы. Неплохая, видно, кормушка эта скорбь.
Поднявшись по лестнице, Мэнни толкнул одну за другой две тяжелые дубовые двери, и мы вступили на гладкий паркет зала чуть ли не в милю длиной. Похоже, здесь раньше устраивались балы. Потолок, простиравшийся над нами где-то на уровне второго этажа, был выкрашен в небесно-голубой цвет, по которому были разбросаны золоченые барельефы ангелов, летающих бок о бок с мифологическими персонажами. С ними соседствовали еще несколько люстр размером с «кадиллак». Стены были затянуты темно-красной парчой и шпалерами. Зал, где раньше, несомненно, плясали и сплетничали чопорные викторианцы, теперь был заставлен кушетками, козетками и креслами, среди которых виднелись два-три изысканной формы письменных стола.
— Помещение импозантное, — сказал я.
— Ваша правда, — ухмыльнулся Мэнни, в то время как несколько лучезарно улыбавшихся скорбящих проводили нас взглядом со своих кресел.
Я вынужден был себе признаться, что не в силах отличить консультантов от клиентов, но почему-то заподозрил, что и Мэнни не будет стараться меня просветить.
— Всем-всем, — сказал Мэнни, ведя меня по лабиринту между кресел и кушеток, — вот и Дефорест.