Он убеждал ее отказаться от своей квартиры и переехать к нему. Казалось смешно иметь такие тесные отношения и жить далеко друг от друга (точнее говоря, в трех кварталах). Но Сью противилась и так; и не согласилась: она поклялась больше никогда не попадать в полную зависимость от кого-то. Никогда. Иногда, втайне, Фенн чувствовал облегчение, поскольку это давало независимость и ему. Иногда он ощущал вину (сделка казалась ему чересчур выгодной), но когда звал Сью, она всегда убеждала его, что ответственность лежит не на нем и что это она получает наибольшую выгоду. Мужчина, на которого можно положиться в трудную минуту, способный утешить ее ночью, когда так одиноко; друг, с которым можно развлечься, когда все в порядке. Плечо, на котором можно выплакаться, любовник, за которым можно подсматривать, бумажник, на который можно рассчитывать. И одиночество, когда оно очень нужно. Чего еще может желать женщина? «Многого», — думал Фенн, но не собирался понуждать ее.
Сью вернулась и с выражением легкого неодобрения на лице протянула ему густой красный коктейль. Он отхлебнул и зажмурился: Сью велела бармену не жалеть перца. Фенн заметил, что она еле удерживается, чтобы не фыркнуть.
— Что ты сегодня делаешь, Вудстайн?[8] — спросила Сью. — Я думала, ты не сползешь с кровати после поздней работы.
— Прошлой ночью я натолкнулся на отличную историю. Точнее, это она на меня наткнулась. Я думал, она попадет в этот выпуск, но у Аятоллы оказалось иное мнение.
— Эйткину не понравилось?
Фенн с усмешкой покачал головой.
— Не понравилось? Он просто не поверил.
— Попробуй рассказать мне. Я знаю, ты врешь, только когда видишь в этом какую-то выгоду для себя.
Он вкратце рассказал, что случилось накануне ночью, и Сью улыбнулась. По мере рассказа в ее глазах постепенно разгорался интерес. В одном месте, когда Фенн описывал, как он обнаружил девочку, стоявшую на коленях в чистом поле, Сью поежилась, словно спины ее коснулись холодные пальцы. Он продолжал рассказывать про священника, про врача, потом про прибытие встревоженных родителей.
— Сколько лет было той девочке? — спросила Сью.
— Священник сказал, что одиннадцать. Но мне она показалась младше.
— И она просто смотрела на дерево?
— Она просто смотрела в ту сторону. У меня сложилось впечатление, что она смотрела на что-то другое.
— Что-то другое?
— Да, это трудно объяснить. Она улыбалась, понимаешь, как будто что-то вызывало в ней радость. Просто восторг. Как будто перед ней было какое-то видение.
— Ой, Джерри…
— Нет, именно так! Именно так это выглядело. Девочка видела что-то.
— Ей приснилось, Джерри. Не надо преувеличивать.
— Тогда как ты объяснишь то, что она сказала?
— Может быть, и тебе померещилось.
— Ах, Сью… Я ведь серьезно говорю.
Она рассмеялась и взяла его за локоть.
— Извини, дорогой, но ты сходишь с ума, когда думаешь, что раскопал хорошую историю.
Он хмыкнул.
— Может быть, ты права. Может быть, эта часть мне померещилась. Но странно: у меня сложилось впечатление, что это случилось уже не в первый раз. Когда пришли ее родители, я услышал, как ее мать что-то бормочет, будто Алиса — так звать девочку — уже уходила раньше на то же самое место. Священник кивнул, но его глаза словно предостерегали женщину не говорить лишнего при мне. Как будто от меня что-то скрывали.
— Он знал, что ты репортер?
Фенн покачал головой.
— Он не спросил, я и не сказал. — Он задумчиво отхлебнул свой перченый коктейль. — Но все равно он хотел от меня избавиться. Не мог дождаться моего ухода, когда появились отец и мать. Я притворился более потрясенным, чем был на самом деле, и он дал мне немного прийти в себя. Потом, прямо перед тем, как родители забрали Алису, он проделал с ней какой-то ритуал. Пробормотал что-то и осенил крестным знамением.
8
Вудстайн — прозвище дуэта журналистов, Боба Вудворта и Карла Бернстайна, ставших знаменитыми после расследования Уотергейтского дела.