За стеной был луг, в неярком лунном свете он казался синевато-серым, а посреди луга, вдали от стены, стоял уродливый темный призрак. Его многочисленные перекрученные руки доставали до неба, а более толстые нижние конечности согнулись в попытке достать до земли, из которой он возник. Одинокое дерево придавало ландшафту демонический вид. Не будь его, картина стала бы унылой. Фенн прищурился, высматривая маленькую фигурку. Что-то двигалось. Да, вот она. Идет прямо к дереву. Остановилась. Пошла опять. Потом… О Боже, она провалилась под землю! Нет, просто опустилась на колени. Не двигается. Как и дерево.
Фенн ждал, его нетерпение нарастало. Выпитое пиво давило на мочевой пузырь. Но он все ждал.
Наконец, решив, что если ничего не предпримет, то ничего и не случится, он перелез через стену.
Ничего не случилось.
Он пошел к фигуре.
Приблизившись, Фенн увидел, что это не карлик.
Это была девочка.
Маленькая девочка.
И она смотрела на дерево.
И улыбалась.
А когда он коснулся ее плеча, девочка сказала;
— Какая она красивая!
Потом ее глаза закатились, и она упала ничком.
И больше не двигалась.
Глава 3
— Ты кто? — испуганно прошептал он. — Привидение?
— Нет, я — нет, — тоже шепотом ответила Мери. — А ты?
Отец Хэган лежал в темноте, заставляя себя вырваться из липких объятий сна. Его веки трепетали, потом глаза вдруг открылись. Он различил ночную тьму за неплотно задвинутыми шторами. Что встревожило его?
Священник потянулся к столику у кровати и включил лампу. Свет уколол его сузившиеся зрачки, и прошло несколько секунд, пока отец Хэган смог снова открыть глаза. Прищурившись, он мельком взглянул на маленькие настольные часы — было уже за полночь. Может быть, послышалось что-то снаружи? Или внутри, в доме? Или его напугал собственный сон? Священник лежал на спине и смотрел в потолок.
Отцу Эндрю Хэгану было сорок шесть лет, и он служил церкви почти девятнадцать из них. Поворотной точкой для него стали те два дня после двадцать седьмого дня рождения, когда еще молодого человека испугал и выбил из привычной колеи сердечный приступ. Он не задумывался о Боге, позволил материализму хаотического мира до такой степени поглотить его духовную сущность, так подчинить ее, что знал лишь одно: что существует. Четыре года изучения истории и богословия в католической школе в Лондоне, потом три года практики в пригородном сумасшедшем доме постепенно разъели внешнюю оболочку его веры и стали грызть ее внутреннюю часть, самую сердцевину. Ему пришлось спасаться. Близость смерти напоминала понуждающую мать, которая не позволяет своему отпрыску ни одного лишнего мгновения оставаться под одеялом.
Он больше не преподавал богословие в средней школе — только историю — и время от времени вел занятия по английскому языку. Религии в той конкретной школе почти не уделялось внимания. Ее заменили гуманитарные науки, а молодого учителя-гуманитария уволили во втором семестре за очернение репутации директора Вскоре вторым предметом Хэгана стал английский. Больше не в состоянии ежедневно обсуждать вопросы веры с пытливыми, хотя зачастую скептически настроенными молодыми умами, он все больше скрывал мысли о Боге, воспитывая в себе сдержанность и самоконтроль. Сердечный приступ, хотя и легкий, остановил постепенное, но казавшееся бесповоротным сползание. Внезапно Хэган понял, что он теряет. Ему захотелось оказаться среди других таких же, кто верит, как он, поскольку их вера укрепит и обогатит его веру. Через год он уже был в Риме, учился на священника. И теперь задумался, не оставила ли прежняя зараза проникающего в душу осадка.
Шум снаружи. Движение. Отец Хэган сел.
А потом подскочил — кто-то внизу заколотил в дверь.
Священник потянулся за очками, лежащими на столике у кровати, спрыгнул с постели и подошел к окну. Он раздвинул шторы, но не решился распахнуть само окно. Однако продолжавшийся стук все же заставил его сделать это.
— Кто там?
От пробежавшего по плечам холодного воздуха он поежился.
— Это мы, привидения! — донесся ответ. — Вы бы спустились и открыли нам!
Хэган высунулся из окна и попытался заглянуть на крыльцо внизу. Фигура вышла на открытое место, но виднелась неотчетливо.