Макиннес Хелен
Связь через Зальцбург
Макиннес Хелен
СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ ЗАЛЬЦБУРГ
1
Кривая полоска холодной, черной, неприветливой водной глади примерно пятисот ярдов длиной и всего двухсот - шириной отражала холмистые берега, которые врезались в спокойную гладь и круто уходили вверх. Не видно было ни шоссе, ни огороженной дороги; только несколько тропинок узкими лентами причудливо извивались, то взлетая к вершинам гор вкруг глубоких ущелий, то спускаясь к редким кустикам вдоль прибрежной полосы. Восточная оконечность озера была отгорожена линией обрывов. Приблизиться к озеру можно было только с запада; здесь уступы были более пологими, затянутыми ковром альпийской травы, с редкими елями и вкраплениями скальника. Здесь сходила на нет тропа, бравшая свое начало с мощеной камнем дороги, соединявшей фермы и деревни среди холмов; здесь для желающих насладиться отталкивающим величием пейзажа стоял грубый деревянный стол с двумя скамейками, дабы гуляющая публика жевала здесь свои неизменные крутые яйца и бутерброды с ветчиной.
Но стояло уже начало октября, и туристы оставили эти районы Австрии. С июля по август они неустанно толклись вокруг Зальцкамергута - скопления бесчисленных озер, тянущихся к востоку от Зальцбурга через горную Штирию. Некоторые рисковали забираться в этот отдаленный район Зальцкамергута, хотя другие озера предлагали больше по части готовых развлечений: лодки, бассейны и живописные гостиницы, с петуньями на подоконниках, официантками в дриндлах, фольклорной музыкой и танцами.
До сентября задерживались лишь немногие туристы. Но и этого многовато, подумал Ричард Брайант, преодолев последний подъем извилистой тропинки и глядя на окутанные туманом очертания стола для пикников у самого обрыва. И все же в сентябре здесь для него вполне безопасно; конечно, могло бы быть потеплее, это существенно облегчило бы его задачу. Он никак не мог позволить себе даже малейший риск напороться на случайного туриста, вбившего себе в голову безумную затею - полюбоваться восходом солнца, к примеру.
Насколько он мог судить, за ним никто не следил. Он проехал через крохотную деревушку Унтервальд с погашенными фарами, на холостом ходу, так что был вполне уверен, что оставил жителей деревни и дальше наслаждаться сладкими предутренними снами. За последним домиком он увидел начало тропинки, почти под прямым углом сворачивавшей направо и вверх, к восточному побережью озера. Здесь ему пришлось завести двигатель, чтобы преодолеть крутой подъем за гостиницей, носившей пышное название "Вальдесрух" - даже с учетом того, что последнеяя гласная могла потеряться в пыли веков и не найти дорогу назад. Миновав луг за "Вальдесрухом", он не без опаски включил фары, чтобы не напороться на деревца, обрамлявшие тропинку. Оставалось только надеяться, что роща лиственниц и буков, через которую он проезжал, приглушит шум мотора. В полумиле от озера он припарковал свой "Фольксваген" в просеке между деревьями. Просеку оставили лесники, чтобы переправлять древесину вниз, на лесопилку Бад-Аузее, ловко шныряя на маленьком грузовичке между нависшими ветвями больших деревьев. Он закинул свой набитый рюкзак на плечо и вылез из машины. Оставшуюся часть пути безопасней проделать пешком.
Не доходя до луга, Брайант остановился, чтобы отдышаться, сбросил рюкзак и внимательно осмотрелся. Да, подумал он с удовлетворением, оглядев пустой стол для пикника и темную озерную гладь, он выбрал правильное время года. Может, немного раньше, чем он планировал, но вполне безопасно. Никаких туристов. И дровосеков, по крайней мере, до восхода. За последний месяц они расчистили берег от срубленных в начале лета деревьев, уже хорошо подсохших, и к этому времени даже последние грузы, обвязанные цепями, уже успели опустить в долину, так что Брайант нигде не видел леса, приготовленного к отправке. Одной заботой меньше. Даже отдельные поленья, пригодные разве что для растопки, уже сложены ровными штабелями под крышей из коры; их черед подойдет позже, когда поредеют поленницы вокруг деревенских домиков. Итак, лесников нет. Исчезли и альпинисты, хотя их много слонялось тут в ожидании хорошей погоды. А зря - в этом районе Штирии им следовало бы отложить свои планы до осени. Начался уже охотничий сезон, но и в погоде после ослепительного солнечного сияния наступил перелом - как раз мне на руку, подумал Брайант. Опытные охотники не станут торопиться; они переждут, пока туманы и мелкий дождик поднимутся из-за горных склонов. Что касается рыболовов, эту проблему решило само озеро, слишком глубокое, слишком темное, с многочисленными непонятными течениями. Форель предпочитает другие озера, с водопадами и мелкими ручейками, с ясным, прозрачной водой. А здешние притоки были такими же, как и само озеро: подземными потоками, укромными ручьями. Словно какие-то невидимые силы наполняли и опустошали его. Ну, а для конькобежцев пора придет не раньше декабря.
Да, снова подумал Брайант, время года выбрано точно. И время суток тоже. Рассвет ощущался только намеком, и солнцу предстояло пройти ещё долгий путь, прежде чем оно поднимется над высокими пиками восточной оконечности озера. К этому времени, самое большее через два часа, его работа будет закончена.
Эти места Брайант знал отлично. Он побывал здесь в мае, потом в июле, сделал много фотографий (это его нынешнее ремесло: снимки альпийских пейзажей, заполняющие страницы нарядных дорогих календарей, предназначенных для рождественских подарков), хорошо все запомнил, закрепив в памяти собственные отпечатки. Несмотря на это, он отказался от мысли начать работу в полночь и склонился к предрассветному времени. Темнота, конечно, укроет от любого любопытного глаза, озирающего голые склоны северной оконечности озера, но она же повредит и его собственным глазам: один неверный шаг, один покатившийся камень - и тишина будет нарушена. А на голых безлесых склонах возможен даже камнепад. Поэтому он и выбрал предрассветный час, когда тени едва различимы, а скопления деревьев кажутся темными пятнами, и только резкие очертания гор отчетливо видны на светлеющем небе. Можно шагать размашисто, уверенно; достигни цели, сделай свое дело - и назад в "Фольксваген", как только рассветет.
Он снова вскинул рюкзак на плечо и двинулся вперед тем же бодрым шагом. Не дойдя до луга, он свернул с дороги, держась края леса, становившегося все более редким по мере того, как начались уступы предгорья, на узенькую тропинку, которая вела на восток и вскоре раздваивалась. Одно из её ответвлений спускалось к озеру, - насколько это можно было понять по фотографиям, - к единственной зеленой заплатке на голом побережье. Это и было его целью: каменный берег, где камни удерживались вместе переплетенными корнями деревьев, не позволявшими им соскользнуть в воду. Случайного наблюдателя уходящая в воду горная цепь показалась бы бесконечной. На самом деле выступ у основания скалы уходил в воду не больше чем на двадцать футов. Отличный тайник выбрали себе нацисты.
Он позволил себе ещё одну короткую передышку у последней группы деревьев, прежде чем тропинка повела его круто вверх, по голому каменистому склону. Он был разгорячен, слишком разгорячен для того дела, которое ему предстояло выполнить. Положив на землю камеру и треногу, он осторожно снял рюкзак, стянул толстые шерстяные рукавицы и зеленую рабочую куртку и бессознательно спрятал куртку под нижними ветвями ели. Движения его были быстрыми и четкими. Он был среднего роста, крепко сбит, но довольно строен, даже худощав; темные волосы тронуты сединой, черты лица грубоваты, с заметным румянцем на скулах, там, где кожа больше всего страдает от ветра, солнца и снега. Он вполне мог сойти за австрийца - теперешний его зальцбургский выговор был практически неотличим от родного. Временами он и сам не мог понять, кто он. Экспатриированный англичанин? Это определение было ему не по душе. Но он так и не вернулся в Англию после того, как закончил свое сотрудничество с британской разведкой в Вене в 1946 году. И сейчас он снова был на работе, только трудился по своей сообственной воле, не ожидая ничьей просьбы или вознаграждения, рискуя всем, что имеет. Дурак? Едва ли. Это работа, которую ему следовало закончить двадцать лет назад; и она все ещё дожидается его.