Минхо гулко сглатывает. Феликс задорно хохочет.
— Я тебя сожгу вместе со всеми этими шариками, — как раз кстати к ногам хозяина кошка прикатывает очередную игрушку, которая сразу летит в Феликса.
Они вместе (прямо как семья) пекут курицу в духовке на праздничный ужин, включают банальный «Один дома» (так и делают в семьях!), когда фильм кончается (никто не вникал в засмотренный до дыр сюжет), они танцуют под «Last Christmas»{?}[Wham! — Last Christmas] (Господи, как это напоминает их родителей), а потом Феликсу надоедает сравнивать каждое их действие с семьёй и домашним очагом (он не хочет признавать, но так и есть).
— У нас получается типичное Рождество.
— Ага. Дуни, оставь в покое Санта Клауса!
У бородатой фигурки рождественского дедушки уже был отгрызен ботинок и одна рука.
— Он точно не принесёт нам подарков…
— Кстати о подарках! — Феликс выбирается из кокона клетчатого пледа и уходит в коридор, возвращается уже с тем пакетом с котом в колпаке. — С Рождеством, Минхо.
— Ого… — Минхо с осторожностью, будто ожидая подвоха, принимает пакет. — Правда?
— Конечно. Откроешь?
Ли Ноу достаёт маленькую коробочку, внутри которой лежит серебряное кольцо с четырьмя разноцветными камушками, вставленные по всему диаметру.
— Это кольцо от организации, которая помогает бездомным животным, — объясняет Феликс. — Я знаю, как для тебя это важно. Часть денег с продаж идут в приюты. Вот.
— Это… невероятно. Оно очень красивое. Это действительно очень ценно для меня. Боже мой, — Минхо поджимает губы в улыбке и надевает кольцо на безымянный палец — как символично, но оно идеально подошло именно сюда. — Как угадал с размером?
— Я хорошо знаком с твоими пальцами, — шутит Феликс и берёт руку Минхо, рассматривая украшение на ней. — Тебе нравится?
— Конечно! Это… Чёрт, я очень тронут. Не ожидал такого от тебя. Спасибо.
Феликс улыбается довольным котом и тычется носом в щёку Минхо, оставляя на ней смазанный поцелуй.
— Только я тебе ничего не приготовил.
— Пустяки, — шепчет Феликс уже в полноценный поцелуй. — Просто останься со мной.
✧ ✧ ✧
— Мне было семнадцать… — говорит Феликс, а сердце психолога сжимается в болезненном предчувствии: именно с таких слов начинаются самые тяжёлые истории пациентов.
К сожалению, она не ошиблась.
— Выпускной…
Самый счастливый день в жизни всех старшеклассников.
— У нас в школе проходила вечеринка по этому поводу.
Сотня пьяных подростков, беснующихся в душном помещении под гремящую музыку «мамкиного диджея».
— Кто-то пронёс выпивку в упаковках из под сока, а администрации и учителям резко стало плевать. Я пил первый раз и не знал меры.
Эйфория, веселье, лёгкость мысли.
— В какой-то момент мне стало настолько плохо, что из зала меня пришлось вытаскивать на руках, потому что я падал в обморок.
Шум, слишком яркий свет, голоса.
— Меня забрал географ. Сейчас я понимаю, что он с самого начала был мерзким типом.
Но семнадцатилетний Феликс ещё верил в людям.
Спаситель…
Или губитель…
— Он отнёс меня к себе в кабинет, поставил вентилятор, напоил водой. Я смутно помню что было дальше, но…
— Выпей, Феликс. Я знаю, почему тебе плохо, я не буду ругаться. От этой таблетки станет легче, — мужчина протягивает Феликсу маленькое белое колесо и вытирает испарину на лбу.
— Конечно это была не просто таблетка. «Это же учитель, он не причинит мне зла» — наивно полагал я.
Слабость в конечностях, окончательная потеря связи с реальностью. Семнадцатилетний Феликс перестаёт думать. Грузный мужчина в вязаной жилетке, небритостью на лице и толстыми пальцами закрывает кабинет на ключ и потирает потные руки, возвращаясь к школьнику. Учитель припадает к губам Феликса. Целует его слюняво, больно, у него изо рта пахнет отнюдь не приятно. Феликс не в силах даже ответить.
— Всё было одним неясным образом, я чувствовал лишь прикосновения его омерзительных рук.
С Феликса стягивают штаны, укладывают животом на холодную парту. Семнадцатилетний Феликс совсем не так представлял свой выпускной праздник.
— В какой-то момент последняя капля сознания вернулась ко мне.
— Мистер Браун, пожалуйста, не… — Феликсу закрывают рот ладошкой.
— Этот мудак даже не удосужился растянуть меня или использовать смазку.
Он плюёт на руку, растирая слюни по промежности Феликса.
Резкая боль. Рваные толчки. Обжигающие слёзы по щекам. Семнадцатилетний Феликс уже не верит в чудо.
— Я не кричал. Я хрипел от боли и безысходности, придавленный этой жирной тушей.
Всё длилось жалких полторы минуты. Для Феликса — целая вечность.
— После этого, конечно, я был растоптан и разбит. Я уснул у него в кабинете, а когда мои друзья нашли меня, его уже там не было. Пришли бы они чуть раньше, и… — Феликс сглатывает. «Я бы не сидел здесь» — проносится в мыслях.
— Я не виню их, я не виню себя. Я виню только его. Нет ему прощения.
— Вы ранее рассказывали об этом кому-то?
Феликс отрицательно мотает головой. Это его исповедь, и он только начал.
— Родители не знали. С широкой улыбкой поздравляли меня с выпуском, подарили игровую приставку.
К чёрту всё это.
— Я делал вид, что ничего не произошло. Продолжал жить жизнью, только здесь, — Феликс с силой ударяет себя по груди, — здесь бушевала анархия.
— У тебя отличная попка и мягкий животик, Феликс… — воспоминания о том вечере пробивают электрическим током.
— Я перестал есть.
Взмокшие руки цепляются за русые волосы, оттягивая их назад.
— Побрился и перекрасил волосы.
— Чёрт, так бы и кончил на эти веснушки.
— Стал замазывать тональным кремом свои веснушки. Я ненавидел себя. Ненавидел всё, что он так нахваливал, когда трахал меня.
Вся жизнь, выстроенная по кирпичикам, вдруг начала разваливаться.
— Родные стены, родной город, воспоминания о жизни там, делали мне только хуже. Я понял, что ещё чуть-чуть, и пущу себе пулю в лоб из отцовского пистолета.
— Мам, пап. Я подал документы в универ в Южной Корее.
— Что?..
— Я решил вернуться на нашу этническую родину. Меня не пугала перспектива остаться совсем одному в незнакомой стране, без знания языка и образования. Меня пугала перспектива остаться в одном городе с ним.
Усиленные курсы корейского языка, ночная подработка в забегаловках, страх за настоящее и за будущее.
— Кое-как я продержался в Австралии два месяца, а когда из университета в Корее пришёл положительный ответ о моём зачислении и о выделенной комнате в общежитии, я улетел первым же рейсом.
Сбежал.
— Когда я лёг на скрипучую старую кровать с просиженным матрасом, посмотрел на голые стены общажной комнаты, я вдруг успокоился. Я перестал бояться того, что он достанет меня.
Теперь никогда.
— Я потихоньку осваивался в новом месте. Полностью поменял гардероб, стиль, проколол уши. В общем, отрекался от всего, что связывало меня с Австралией.
Наивного семнадцатилетнего Феликса больше не существовало.
— С новым учебным годом появились и новые люди, новые тусовки. Я боялся ходить на них по понятным причинам, но однажды какой-то чёрт меня дёрнул, и вот я уже в пьяном бреду целуюсь с каким-то парнем из клуба.
Ничему тебя жизнь не учит, Феликс.
— Я читал, что после изнасилования жертвы не могут заниматься сексом. Я решил проверить, смогу ли я.
До абсурдного смешно.
— Сейчас я даже не вспомню его лица, не то что имени. Формально я считаю, что именно с ним у меня был первый раз.
Он был нежен, осторожен и аккуратен. Феликса кутали в ласке и объятиях, целовали все его веснушки на плечах и постоянно делали комплименты.
Комплименты…
— Неосознанно я проводил параллель с Мистером Брауном, но меня радовало то, что я всё-таки смог.