Феликс из под опущенных ресниц смотрит на Минхо. Он везде: внутри, снаружи, обволакивает его, обнимает; его слова эхом отряжаются в голове, заставляя всё тело предательски дрожать.
«Поцелуй меня», — Слышит он как сейчас, и руку тянет к лицу Минхо, оглаживает его однодневную щетину, большим пальцем гладит скулу и снова зарывается в волосы, притягивая ближе к себе.
И целует он первым.
А от внезапного прилива нежности Минхо даже замедляется, но Феликс всё ещё настойчивый и прикусывает губу начальника, требуя продолжения. Он входит глубже и грубее, заставляя Феликса бесшумно глотать ртом воздух как рыба, выброшенная на берег.
У Минхо от поцелуев, от Феликса в чёртовой юбке вокруг его члена, от доверия, у самого ноги подкашиваются, он удивляется, как вообще ещё держится, чтобы не кончить сиюсекундно.
Феликс чувствует себя оголённым клубком нервов: дотронься до одного и заискрятся все. Всё тело — одна эрогенная зона, везде, где касается Минхо горит не огнём, а пожаром. Он стонет красиво, выгибается красиво, — всё как надо.
Не потому что ему хочется так стонать и так выгибаться, а потому что под Минхо по другому не получается.
Минхо последний раз толкается в Феликса, и, сдерживая своё обещание, кончает Феликсу на живот.
Феликс не заставляет себя долго ждать: от картины кончающего Минхо (его лицо становилось втрое очаровательнее по меркам Феликса), он завершает всё по сценарию, финита ля комедия, господа:
— Минхо, сука…
В кабинете ещё пару секунд царит молчание, только тяжёлое и прерывистое дыхание двух парней нарушает его.
Ли Ноу, не отходя от Феликса, шарит руками по столу в поисках сигарет. Феликс помогает ему, доставая пачку с дальнего края: туда бы Минхо не дотянулся.
— Спасибо.
Кивок.
— Будешь?
Отрицательно мотает головой.
— Ну ладно.
— Меня воротит от запаха сигарет, но я люблю, когда ты куришь.
Минхо давится кривой тяжкой. Что за день сегодня такой? Феликс никогда не позволял себе произносить «люблю» даже по отношению к неодушевлённым предметам, не то что к Минхо. Он говорит «тащусь», «у меня встаёт», «обожаю», «я без ума», «да, продолжай».
«Нравится» — крайне редко, «люблю» — вообще никогда. И это слово из уст Феликса звучит как что-то инородное и чужое, хочется выскоблить ножом и забыть, но Минхо спрашивает:
— Любишь?
— Ага, мне нравится, — отвечает Феликс, забивая последний гвоздь в крышку гроба Минхо.
И ломается третья стена.
✧ ✧ ✧
Вообще, закрывать гештальты не так то уж и просто — так сказал Феликсу психолог. И вообще он молодец, что заинтересовался этим вопросом. И у Феликса слишком много внутренних терзаний, и нужно прийти ещё как минимум на несколько (десятков) приёмов.
— Чёрта с два я к этому мозгоправу ещё пойду. Обдирает мой кошелёк и не краснеет! А говорит ерунду полную.
— Что говорит? — заинтересованно спрашивает Чанбин, отпивая клубничный коктейль из большого стакана. Ему вообще вечно надо занять свой рот чем-нибудь съестным.
— Что я начинаю переступать через себя.
— А почему?
— Потому что поцеловал Минхо и трахнулся с ним без презика.
Клубничный коктейль выходит из носа. Чанбин закашливается. Он думал, что уже привык ко всем выходкам своего друга, но это — перебор.
— Зачем я спросил…
Феликс непонимающе хлопает глазами.
— И зачем ты вообще к нему пошёл? К психологу твоему? — Чанбин сморкается в салфетку молочным коктейлем и тут же морщится.
— Меня это очень напрягло.
— Почему?
— Раньше же для меня фраза «нет презерватива» как вытрезвитель действовала: я даже в жопу пьяный и не соображающий сразу всё останавливал, а тут нет.
— И?
— И меня это напугало.
— Почему?
— Потому что я слишком доверяю Минхо.
— И что?
— Да блять!
Чанбин довольно улыбается, выпячивая второй подбородок.
— Ну серьёзно, что такого? Вы сколько уже вместе, два месяца? Три?
— Три. И мы не вместе.
Чанбин игнорирует второе:
— Три месяца!
А Феликса это действительно напрягает: раньше Минхо беспрекословно принимал правила и вёл честную игру, сейчас — меняет их под себя, а Феликс, почему-то охотно следует им.
— Значит, действительно меняется что-то вот тут, — Чанбин стучит пальцем по виску.
Феликс хмыкает:
— Знаешь, психолог сказал мне то же самое. В следующий раз пойду к тебе.
— Ну уж нет! Мне вас двоих на работе хватает! Видит Бог: в один прекрасный момент мы действительно поднимем революцию против связи начальника Ли Ноу и Феликса.
✧ ✧ ✧
Феликс залетает в курилку, как будто за ним кто-то гонится и с грохотом закрывает дверь, собирая взгляды всех присутствующих на себе.
Тут почти все, кроме Сынмина и Минхо. Сынмин не курит, а Минхо идёт дальше: курит в своём кабинете.
Феликс, вообще-то, тоже не курит: он оставил эту привычку в подростковом возрасте, когда бросать было ещё легко и без особых моральных утрат.
Под пристальным взглядом коллег он проходит вглубь и садится на свободную скамейку; потеряв интерес, все снова опускают головы, продолжая заниматься своими делами.
Феликс оглядывается: справа от него сидят Хёнджин с Джисоном — Хан показывает дизайнеру что-то на телефоне и они тихо хихикают. Срослись друг с другом, как братья, хотя когда пришли в компанию, не то что на дух друг друга не переносили, — просили выделить им рабочее место хоть в туалете, главное чтобы подальше друг от друга, в ином случае грозились увольнением.
Прошлому начальнику было не безразлично на настроение в коллективе и каким-то чудесным образом он заставил их выговориться друг перед другом, чтобы выяснить разногласия. Идея изначально даже звучит провально: вместо предполагаемого примирения сказали друг другу всяких гадостей, чуть ли не матом кроя за каждый проступок. Зато после этого да, помирились. И более не расставались.
На скамейке напротив Феликса пристроился одинокий Чанбин: курит себе спокойненько, закинул ногу на ногу, опёрся локтем на колено и втыкает в полупрозрачную стенку позади Феликса. Феликс тоже смотрит на стекло за своей спиной. Обычное стекло, перекрытое матовой плёнкой, из-за чего рассмотреть что происходит внутри снаружи и снаружи внутри было невозможно. Посмотрел на Чанбина странно и взгляд перепрыгнул на последнюю скамейку.
На ней пристроились Бан Чан и Чонин у него под боком.
— Чонин? — неожиданно громко спрашивает Феликс. Айтишник и дизайнер отвлекаются от мемов в телефоне, Чанбин вздрагивает, выходя из своего астрала.
Феликс красноречиво поднимает бровь:
— А не рано ли тебе ещё здесь сидеть?
Вместо него отвечает Бан Чан:
— Не рано, — и выглядит как волк, который готовится напасть на свою жертву, сделай та малейшее телодвижение. Феликс затыкается.
Не рано так не рано, всё равно он не курил, а играл в сабвей сёрф на своём новеньком айфончике; Чан, приобнимающий его за плечо, находился даже по меркам Феликса неприлично близко. Феликс фыркает, отворачиваясь от них.
Взгляд снова цепляется за Джисона и Хёнджина.
Хёнджин сигарету держал изящно, пепел стряхивал, как пыльцу с волшебной палочки. Хёнджин сам по себе красив, и каждое действие, выполняемое им сразу обретало такую же окраску. Феликс полюбовался пару секунд, покачал головой, сокрушаясь о невозможности переспать с ним (он уже пытался), и перевёл взгляд. Красиво, эстетично, но не то.
Джисон держал сигарету между большим и указательным пальцем, втягивался будто с усилием и локтями упирался в колени, сгорбившись. Полная противоположность Хвану, да и к тому же создавалось ощущение, что курит он не хёнджиновы сигареты с двумя кнопками, а как минимум косяк.
Чанбин курил странно: зажимал сигарету меж зубов и не притрагивался к ней руками, затягивался долго, выпускал дым, не выпуская сигарету изо рта. От одной мысли жгло во рту, а он так курил постоянно. Странный человек.