— Только не чихни, — в шутку просит он и целует улыбающегося Яна Чонина.
Чонин натурально так дрожит, цепляется руками за шею Криса, и хоть он целуется первый раз за девятнадцать лет жизни, он уже понимает, что сидя делать это неудобно — он утягивает Чана за собой и теперь они целуются лёжа.
Феликс вскакивает со стула, пищит, визжит, чуть ли не мяукает, потому что у него в животе бабочек не меньше, чем у Чонина в тот вечер, он несколько раз пожимает Чонину руку и поздравляет его от души.
— Первый поцелуй… С ума сойти!
Чонин его радость разделяет.
— Ну и мы часа два целовались, это было слишком волнующе и так круто!
— Два часа? — Феликс присаживается обратно, смотря на стажёра глазами-монетками.
— Ну да, примерно так…
— А он возбудился?
Чонин уже привык к подобным разговорам с Феликсом, но при упоминании Криса в таком контексте слова Феликса всё равно заставляли смущаться.
— Не знаю… Наверное.
— Ну как «не знаю»? Ты не почувствовал что ли?
— Почувствовал, — Чонин прячет лицо в ладонях, потому что оно буквально горит, — но я не уверен.
— Ну раз почувствовал… Что почувствовал то? Дышал он глубоко, или вспотел?
— Другое почувствовал. В прямом смысле почувствовал.
Феликса осеняет:
— О Господи!
— Я не знаю можно ли возбудиться от одних поцелуев, поэтому не уверен.
— А ты не возбудился что ли?
Чонин бледнеет, зеленеет, а потом возвращается к своему любимому красному цвету:
— Возбудился.
— Ещё бы, вы два часа сосались! Только у импотента бы не встал. А он ничего не сказал?
Входная дверь хлопает: это коллеги возвращаются из курилки, тут же заполняя собой и громкими звуками всё помещение. Чонин замолкает на полуслове.
— Ой, Феликс, посмотри-ка эти бумаги!
— Чонина, сбегай за подписью к Лино!
— Ребят, вы не видели мой стилус от планшета?
— Кто взял мою любимую кружку?
— Где вы Джисона забыли?
— Он ругается с охранником, что он нам интернет вырубил на пол часа.
— Тут не пропечаталось, надо ещё копию сделать.
В общем, потом поговорят.
✧ ✧ ✧
Крису приходится взывать к высшим силам и собрать всю свою каменную волю в кулак, чтобы оторваться от Чонина, перевести дыхание и сказать ненавистное:
— Я не могу, Йенни.
Чонин откидывается на подушки, всё ещё тяжело дышит, губы у него розовые от поцелуев, рубашка застёгнута только на одну пуговицу — Чан постарался.
— Почему?
— Ты будешь жалеть.
— О чём жалеть, если я люблю тебя? — на выдохе говорит Чонин. Криса пробивает электрическим током, перед глазами — звёзды.
— О том, что было. Ты должен быть уверен.
— Молодость всё простит.
Крис усиленно всё отрицает, а сам не может оторвать взгляда от Чонина. От Чонина, который признался ему в любви. От Чонина, которому едва исполнилось девятнадцать. От Чонина, который закусывает свои чёртовы губы и грудь которого часто вздымается после долгих поцелуев, которым Крис позволил перейти в раздевание.
Чонин понятия не имеет что он делает и уверен, что его оттолкнут, но он возбуждённый, молодой и отчаянно-влюблённый — молодость действительно всё простит, — он приближается к Крису, проводит языком по мочке уха и горячо, обжигающе выдыхает в шею.
Реакция вполне однозначная: Чан откидывает голову назад, втягивая в себя воздух через крепко сжатые зубы. Чонин понимает, что нашёл то самое фантастическое слабое место, о котором слагал легенды Феликс, и сосредотачивается на шее. Он целует бархатистую кожу, нежно покусывает её так, что больше это похоже на поцелуи.
Чонин — это нежность. Всепоглощающая нежность, и Крис больше не может противиться, тем более высшие силы, к которым он так отчаянно обращался, покинули его.
Он помогает Яну перебраться с матраса на его колени, держит его за талию через ткань явно мешающей рубашки, но снимать её не спешит. Она и так держится на последней пуговке, которая, казалось, ещё одно неловкое движение, и отлетит в сторону.
Чонин отрывается от его шеи, упирается ладонями в широкую грудь и смотрит на него верным псом, который наконец получил от своего хозяина долгожданную ласку.
— Йенни, — Крис улыбается, — ты такой красивый.
Чонин смущается, запахивая свою рубашку, но она неизменно возвращается в исходное положение, оголяя его торс.
Крис усмехается.
Запускает руку под рубашку, оглаживая рёбра и талию. У Чонина от прикосновений в венах взрываются фейерверки, он прикрывает глаза, сдерживая тихие хныканья.
Чонин ёрзает на коленях Чана, пытаясь устроиться удобнее, и теперь тихо хныкает сам Чан, а потом говорит (он всегда был смелее):
— Ты не представляешь, как я хочу тебя, малыш…
У Чонина от одного хриплого «малыш» кружится голова, а от остального хочется тот час бухнуться в обморок, но Крис не закончил, и как ожидалось, последовало то самое «но»:
—…но давай не будем торопиться.
Чонин почти плачет.
Вместо того, чтобы отстраниться, рука Криса ныряет под резинку шорт и касается члена Яна через взмокшую ткань трусов.
Чонина руки больше не держат: он падает на грудь Криса.
— Если ты называешь это «не торопиться»…
— Если ты сядешь, мне будет намного удобнее.
Чонин боится, его трясёт от страха и от возбуждения, он переживает, что сделает что-то не так и опозорится перед Чаном. Крис переживает не меньше, но вид у него такой, что казалось, уверенности хватит на двоих. Он ласково поглаживает свободной рукой по позвоночнику Чонина, целует в макушку и шепчет о том, какой он замечательный. Это так нежно и так трепетно, что о руке в штанах на члене Яна можно и забыть.
— Мне прекратить? — спрашивает Чан.
Чонин мгновенно поднимается и заводит одну руку за спину упираясь на ногу Криса.
— Хорошо, малыш. Не волнуйся.
Чонин кивает. Это «не волнуйся» звучит как спасательный круг при десятибалльном цунами — толку нет, но они хотя бы пытались. Он хочет прекратить всё, застегнуть рубашку на все пуговицы и свернуться котёнком на груди у Криса, чтобы тот всё также боялся прикоснуться к нему и целовал осторожно и боязливо, но неприятное чувство неудовлетворённости внизу живота требовало разрядки, а Крис, сидящий под ним слишком уж им любимый.
Все сомнения развеиваются, когда Чан отпускает его руку которую держал всё это время, позволяя опереться и второй рукой, дабы найти более устойчивую точку опоры, а своей расстёгивает последнюю несчастную пуговицу на его кремовой рубашке и чуть наклоняется вперёд, целуя выпирающие ключицы и ложбинку между ними.
Молодость всё простит.
А это — тем более.
Чонин толкается бёдрами в руку Криса, и тот понимает его без слов.
— Шорты снимаем?
Чонин кивает, не задумываясь.
— А… трусы?
Чонин заминается.
— Я могу и с ними, но ты же понимаешь, без будет удобнее и… приятнее.
К чёрту сомнения. О чём жалеть, если он его любит? И он снова соглашается.
Трудно не согласиться, если быть честным.
Чонин привстаёт и Крис аккуратно стягивает с него серые шорты и медлит, смотря на реакцию.
Чонин прикрывает лицо ладонями, но видно, как у него покраснели уши. Крис скользит взглядом по его телу и останавливается на трусах, где уже давно образовалось мокрое пятнышко и сходит, блять, с ума.
— Ты невозможный, Ян Чонин, — Крис поддевает резинку трусов и стягивает их вслед за шортами.
Теперь его взгляд прикован к члену Чонина. Он встал — это и не удивительно, — головка налилась таким же розовым цветом, как его губы. Он ровный, бежевый. Крис думает, что он идеальный. Прямо как Ян Чонин.
Ян Чонин думает, что если Крис так бесстыдно продолжит разглядывать его член, он расплачется и убежит в истерике.
Чонин аккуратно опускается обратно: он боится лишний раз шевелиться на Крисе, потому что своей пятой точкой (в особенности без одежды) он чувствует его возбуждение особенно остро. И он соврёт, если скажет, что это не сносит ему голову.