Не могла остаться в стороне от такой гигантской эпидемии и армия фармацевтов. Новые и новые лекарства от депрессии выбрасываются на рынок каждый год, и цены на них взлетают под потолок, под небеса. Пикантность заключается в том, что испытывать их можно только на людях, давших своё согласие на это, то есть признавших себя больными. Те же, в ком тоска одиночества проявляется вспышками неконтролируемой злобы или, наоборот, параличом воли и полной апатией, выпадают из рамок проводимых экспериментов.
Ну а что же происходит в Америке с главным — веками проверенным! — защитником от одиночества — семьёй?
NB: «Душа Моя скорбит смертельно, — сказал Христос ученикам. — Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною».
«Нет, — сказали ученики. — Ты просто болен. Мы пойдём и достанем Тебе зелье под названием лрозак».
Брачные узы
Отношения между мужчиной и женщиной остаются главнейшим строительным материалом любой цивилизации и одновременно — главнейшей мистической тайной той части Творения, которая именуется Человечество Земли. Десятки и сотни раз я пытался приблизиться к ней в своих романах и трактатах, но не для того, чтобы раскрыть её — этим до скончания веков пусть занимается музыка, — но чтобы заглянуть хотя бы в доступные нам просветы. Как безбилетник, бродящий вокруг концертного зала, я вслушивался в обрывки песен и арий, и всё подслушанное и подсмотренное в преображённом виде потом всплывало в моих книгах.
Американская статистика в начале 1990-х безжалостно подсчитала: каждый второй брак, заключённый в стране, кончался разводом. Но эта статистика не учитывала те союзы, в которые молодые — и не очень молодые — пары вступали без благословения церкви или муниципалитета. Такие «пробные» браки кончались разрывом ещё чаще. Сегодня в жизнь вступает поколение, половина которого росла в разрушенных семьях. Что порождало этот океан горечи и страданий? Какие силы отбрасывали друг от друга людей, ещё вчера искренне влюблённых?
В своё время Леонид Зорин рассказал мне, что новая пьеса рождается у него не с придумывания сюжета, а с накапливания драматических деталей, сценок, коллизий. Как живописец, постоянно делающий в блокноте наброски лиц, поз, нарядов, ещё не знает, каким образом они вольются в будущую картину, так и литератор должен вносить в записную книжку мозаику душевных движений, ловимых его глазом и слухом в окружающей жизни, отбирая их только за яркость и своеобразие, а не за пригодность смутно зреющему замыслу. Думаю, я бессознательно подражал зоринскому приёму, когда собирал материалы к роману, впоследствии появившемуся на свет под названием «Суд да дело».
В какой-то мере он подхватывал и развивал главную тему романа «Седьмая жена», так же вглядывался в чехарду влюблённостей и разрывов. Но если герой «Седьмой жены», Антон Себеж, подчинялся правилам перехода от одной возлюбленной к другой, то есть каждый раз послушно проходил процедуру развода (в Америке это называют «серийный моногамист» — по аналогии с «серийным убийцей»), герой романа «Суд да дело», Кипер Райфилд, влюбляется в замужнюю женщину, отчаявшуюся найти счастье внутри сложившихся правил брачных отношений. И она не одинока в этом порыве. Из-за неё Киперу приходится встречаться, общаться, диспутировать и бороться с десятками экстравагантных противников традиционной моногамии, ищущих новые варианты устройства семьи.
Мне почти не было нужды напрягать фантазию в этом плане. Купив несколько экземпляров журнала «Больше любви», я мог просто выписывать оттуда красочные объявления:
«Счастливая пара, женаты двадцать лет, открыли границы восемь лет назад. Наши дети выросли, теперь у нас больше свободного времени для дружбы, поиска, романтики. Предлагаем — и ищем — любовь, надёжность, веселье, интеллект. Возраст, пол, раса не имеют значения. Пишите...»
«Мечтаю о тройственном союзе! Интеллигентная, успешная, амбициозная, кудрявая львица тридцати пяти лет, с двумя львятами (14 и 7), ищет пару, умеющую обращаться с людьми и миром на высоком уровне. Ревности — нет! Равенству — да!»