Обо всём этом невозможно не думать, нельзя не писать. Ведь и моя героиня, до её эми1рации в Америку, росла в разрушенной семье. Предлагать рецепты спасения — не дело писателя, но его персонажи, мучаясь своими личными переживаниями, имеют право искать какой-то выход. И их часто выносит к этой больной теме: как людям — мужчинам и женщинам — жить друг с другом, чтобы стать источником радости и любви, а не подозрений и ненависти? Они страдают, мучаются, ищут — а я только вглядываюсь в их метания с бесконечным сочувствием и интересом. И если они находят какой-то новый — пусть даже не одобренный господствующей моралью — способ рытья туннеля из камеры своего одиночества, это не может не увлечь меня, это непременно будет вплетено в ткань повествования.
Кузминская спросила, не считаю ли я ложным традиционное представление о единственной и верной любви, воспеваемое классиками в последние пару веков.
Я уточнил: не ложное, нет, — но неоправданно расширенное. В романе приводятся отрывки из переписки Андрея Белого с Блоком, в котором оба поэта признают — и словами выражают — различие между влюблён и люблю. Вот эта-то важнейшая разница между двумя эмоциональными состояниями ускользала и ускользает от многих пишущих и читающих до сих пор.
Есть любовь и есть влюблённость. Нам привычно, когда сначала случается влюблённость, кидает двоих друг к другу, а потом — если повезёт — начинается любовь. Но миллионы раз происходит и в обратной последовательности: в дружеской или служебной или даже родственной компании между мужчиной и женщиной зарождается любовь — сначала почти неотличимая от дружбы, но потом — под ветерком вынужденной тайны — этот уголёк разгорается в костёр влюблённости. И дальше: измены, разводы, «аморалки».
Любить кого-то одного можно всю жизнь. Влюблённость же по самой сути своей не может длиться вечно, как не может вечно гореть костёр. Опасность этого неразличения состоит в том, что любви предъявляют невыполнимое требование: пылать, манить и волновать, как это по силам только влюблённости. Когда молодые люди, влюблённые друг в друга, вступают в брак и обнаруживают, что влюблённость сходит на нет — а их никто не предупреждал, что это неизбежно! — они впадают в растерянность, в разочарование, ищут причины разочарования в супруге — и, конечно, находят их. А после этого начинают подсознательно и жадно искать новую любовь-влюблённость.
Как защитить семью — столь необходимую для жизни общественного организма — от пожара новой влюблённости? Человечество бьётся над этим тысячелетия и выработало два принципиально разных решения. Были общества, в которых женщину — живой соблазн — просто запирали под замок. Древние греки прятали её в гинекей (женская половина дома), русские — в терем, мусульмане — в гарем, под чадру. В обществах с более свободным укладом, где мужчинам и женщинам разрешено встречаться друг с другом и чаровать, необходимым условием сделалось право на развод. Насколько остро этот вопрос стоял уже в древности, видно из того, как часто развод упоминается в Библии. И когда Христос выдвигает своё требование «не разводиться», ученики его говорят: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19,10). На что Он отвечает им: «Не все вмещают слово сие, но кому дано». А те, «кому не дано», пополняют и будут пополнять многомиллионные армии холостяков во всём мире.
Мне хочется думать, что мои герои, мечущиеся в поисках возможности реализовать свой дар любви, вовсе не сластолюбцы, а этакие новые аргонавты, готовые плыть в неведомые страны и, если понадобится, сразиться там с главным своим — и всех наших современников — врагом: драконом одиночества.
NB: Тихо и незаметно ушёл в прошлое ужас перед браком, не освящённым церковью. Перед утратой девственности до брака. Перед рождением ребёнка от неизвестного отца. Перед внебрачным сожительством. Перед однополой любовной связью. Каким ещё святыням наших родителей суждено истаять в тумане третьего тысячелетия?
18. Переезд пострашнее пожара
Крыша над головой
Напротив кортов дом известный, а в нём супруги с дочерьми живут — их быт мелкопоместный в духовной жажде и телесной порою нарушаем мы.