Чего не отнять у этого мира, так это потрясающей возможности выглядеть так, как ты хочешь, никаких условностей и предрассудков. Хочешь — хоть налысо обрейся, никто и слова тебе не скажет.
Да, скорее всего, покрутят у виска, но лишь за спиной. В моем же мире волосы были богатством, по ним можно было определить и уровень магии, и принадлежность рода к высшим кругам. Были небольшие исключения – военные и преподаватели, им разрешалось носить любую стрижку. Еще под этот негласный закон не подходили служители в храмах стихий, они как раз и стриглись налысо самими богами в момент принятия на службу, но уровень владения стихиями у храмовников был достаточно высоким. Одним из самых высоких.
Я достала платок и повязала на голову, затем меховую накидку – здесь этот мех назывался соболиным, тогда как в моем мире звери с подобным мехом были в десять раз больше местных, естественно называясь иначе и не представляя такой высокой ценности. Здесь же мне пришлось шить на заказ широкую накидку без рукавов с большим капюшоном для АКЭМа и короткую шубку для автомобиля в придачу.
Еще раз вдохнула, посчитала про себя до пяти и выдохнула. Затем откинула с пола дорожку, провела рукой над мраморной плиткой, читая заклинание проявления.
Вмиг на поверхности проступили яркие символы, образующие узор в половину далеко не маленького кабинета. Я взяла заготовленную дорожную сумку и, достав из нее кроваво-красный камень размером не больше, чем перепелиное яйцо, сжала его крепко в ладони, а затем, ступив на самый центр разукрашенного пола, воскресила в памяти картинки центрального рынка столицы моего родного королевства.
В следующую минуту я уже была в том самом месте, которое представляла, — пряталась за рядом стройных торговых палаток и пыталась отдышаться, согнувшись пополам. Переход был хоть и мгновенным и не требовал от меня огромных вложений своей силы, но оказался тяжелым, изматывающим душу и лишающим ориентации.
Когда мысли пришли в норму и голова перестала раскалываться, я разогнулась, огляделась по сторонам и, не заметив никого поблизости, осмотрела себя, потом все же вышла из укрытия. Не дойдя до нужной мне лавки каких-то пары метров, я поняла, что чересчур поторопилась.
Нужно было выждать еще.
Каждый раз одно и то же, но я так и не привыкла к этому. Остановилась и зажмурилась от накатившей на меня обжигающей боли, стараясь до последнего держать лицо и не привлекать внимания прохожих. Я облокотилась на ближайший прилавок и сжала его край рукой, больной рукой… Той, на которой в этот момент под длинными рукавами дорожного платья проступала золотая вязь, разрисовывая меня от запястья и до плеча причудливыми брачными узорами.
Это было адски больно и случалось со мной каждый раз, когда я посещала этот мир. Пора бы привыкнуть и смириться, но для меня даже напоминание об этих узорах было болезненно. Что говорить и обо всем остальном.
Я их чувствовала — знала каждую завитушку, помнила наизусть, но ни разу за эти десять лет, кроме самого первого, больше так и не глянула на них.
Не могла. Не хотела. И просто боялась.
Боль стихла, и я отправилась дальше. В нужной мне лавке было темно, тихо и пахло травами. Казалось, что в этом месте можно учуять запах любой растительности, существующей на этой земле. Лишь я занесла ладонь над колокольчиком, как из неприметной двери показалась статная рыжеволосая женщина, плюющая на нормы морали своими распущенными длинными волосами.
Магия её заработок, и она не гнушалась показывать уровень собственной силы любому заглянувшему в ее пристанище.
— Давно тебя не было, милая, — моложавый голос зазвенел колокольчиком, не соответствуя виду и возрасту своей хозяйки.
— Тянула до последнего, Медея.
— Зря! Я еще два месяца назад сварила для тебя настойку, неужто ты терпела так долго? — Её бровь причудливо выгнулась дугой, а губы исказились в ухмылке.
— Нет. Просто воспоминания не возвращались вплоть до минувшей ночи.
— Опять тот траурный день?
Женщина зашла за прилавок и, вытащив из-под него два синеньких бутылька, протянула мне. Я крепко сжала такой необходимый мне предмет и осторожно положила в сумку, достав оттуда мешочек с золотыми монетами, заранее заготовленный для Медеи.
— Для меня он не траурный, — все же ответила ей, правда, получилось очень хрипло и надсадно, потому что все еще больно: все еще болело в груди от воспоминаний, — а последний в моей жизни.
Я не хотела ни вспоминать, ни говорить о том дне. Не зря десять лет назад я выпила зелье забвения, сваренное рыжеволосой колдуньей, которая приходилась мне теткой.