Бибиана вздохнула.
— Да это просто нелепо, что тебе нельзя надеть платье белого цвета из-за того, что ты якобы уже была замужем. Это и настоящим браком-то не назовешь.
— Тсс, — прошипела я, бросив быстрый взгляд на закрытую дверь библиотеки. Не так давно я все-таки рассказала Бибиане правду о нашем браке с Антонио. — Ты же понимаешь, что никто не должен узнать об этом.
— Нет, я не понимаю, почему ты пытаешься защитить Антонио. Он мертв. И он использовал тебя в своих интересах. Сейчас тебе нужно беспокоиться о себе.
— Я о себе и беспокоюсь. Я помогала Антонио предать Синдикат. Быть гомосексуалистом — преступление, и ты об этом знаешь.
— Это глупо.
— Я знаю, но мафия не изменит своих принципов в ближайшее время, и неважно, как сильно нам того хочется.
— Но, если Данте ты рассказывать не собираешься, что будешь делать, когда наступит брачная ночь? Тебя не волнует, что он сразу же поймет, что у вас с Антонио никогда не было секса?
— Надеюсь, он ничего не заметит.
— Заметит, если будет что-то вроде моего первого раза.
— То, что Томмазо сделал с тобой, просто ужасно. Ты была не готова и не хотела этого, так что неудивительно, что ты истекала кровью. До сих пор зла не хватает, когда думаю об этом.
— Что сделано, то сделано, — тяжело сглотнув, промямлила Бибиана. — Жаль, что мне не попался муж гей, — с горечью рассмеялась она. Я слегка сжала ее ладонь.
— Ну а вдруг тебе повезет, и Томмазо хватит удар или его застрелят русские, — я нисколько не шутила. Мне хотелось, чтобы Бибиана освободилась от этого мужчины и этого брака.
— Это плохо, что я действительно надеюсь на то, что это произойдет? — усмехнулась Бибиана.
— Естественно, ты хочешь его смерти. А кто бы не хотел на твоем месте? И я. И любая другая.
Бибиана с благодарностью посмотрела на меня.
— Ладно, что насчет тебя? Ты хочешь переспать с Данте?
— Да, несомненно. Дождаться не могу.
Хоть щеки у меня и вспыхнули, но это была чистая правда, и ничего неправильного в желании заняться сексом с собственным будущим мужем я не видела. Если на то пошло, как мужчина Данте был безумно привлекателен.
— В таком случае, может, тебе стоит как-то подготовиться, чтобы Данте не понял, что твой первый брак был лишь видимостью.
— Как, например? Найти парня, который со мной переспит? Изменять Данте я не стану. И считаю, что секс должен быть только в браке. — Несмотря на свою твердую решимость не следовать всем тем нотациям, которым учила меня мать, и не дать строгим наставлениям католических учителей проникнуть в мой мозг, я не могла представить близость с кем-то, с кем не обручена.
Бибиана издала сдавленный смешок.
— Я не это имела в виду, — покраснев, она понизила голос до шепота. — Я думала, что ты можешь использовать фаллоимитатор.
На мгновение я потеряла дар речи. Такое мне никогда и в голову не приходило.
— Где мне взять фаллоимитатор? Вряд ли я смогу попросить телохранителей моего отца отвезти меня в секс-шоп. Моя мать, узнав об этом, умрет от стыда. — Как и я, умру прямо на входе.
— Как бы мне хотелось помочь тебе в этом, но, если Томмазо узнает, он будет в ярости. — Скулы Бибианы все еще были в синяках после последней вспышки ярости ее мужа.
— Наверное, это и к лучшему. Мне все равно отвратительна сама мысль заняться сексом с неодушевленным предметом. Я что-нибудь придумаю.
— А может, как все мужчины, Данте будет слишком занят заботой о своих потребностях, чтобы что-то заметить.
Мне стало не по себе от этого. Все же я лелеяла надежду, что Данте позаботится и о моих потребностях.
***
Пятого января, когда день свадьбы наконец-то наступил, я ужасно нервничала, и не только из-за моей брачной ночи. Ведь это был мой второй шанс на счастливый брак. Большинство людей нашего круга не понимали этого. Они всю жизнь прозябали в несчастливых союзах, пока смерть не разлучала их.
Шествуя по проходу в блестящем кремовом платье, впервые за долгое время я была полна больших надежд. Данте выглядел изысканно в своем черном костюме с жилетом. Он не отрывал от меня взгляда, и, когда мой отец передал меня ему, я была уверена, что увидела в его глазах довольную тень одобрения. Его теплая ладонь на моей и мимолетная улыбка, которую он подарил прежде, чем священник начал свою проповедь, вызвали у меня желание встать на цыпочки и поцеловать его.
Моя мать сидела в первом ряду и громко рыдала. Глядя на нее, можно было поверить, будто она не могла быть счастливее, чем сейчас, а отца переполняла гордость. И только мой брат Орацио, который прилетел всего два часа назад из Кливленда, где работал по заданию Синдиката, всем своим видом показывал, как ему не терпелось уйти. На ободряющие улыбки Бибианы и Арии мне нравилось смотреть больше. Пока священник говорил, я время от времени украдкой бросала взгляды на Данте, и то, что я видела на его лице, разрывало мне сердце. Выражение печали не покидало его. Мы с ним оба пережили потерю, но, если слухи верны, для Данте эта потеря была любовью всей жизни. Смогу ли я соперничать с этим?