Из рядов высокомерных мёртвых хайборнов его с беспокойством рассматривало простое и искреннее лицо кендара Муллена. Он был одним из Тех-Кто-Вернулся, кендаров Норф, которые должны были последовать в изгнание за своим лордом, но были отправлены Гантом назад у высокогорного перевала в горах Хмарь[4]. Некоторые из них в отчаянии выбрали Белый Нож. Другие, вроде Муллена, стали угонами[5], презираемыми, несчастными иждивенцами в других домах, пока не случилось неожиданное, почти что чудотворное возращение сына их лорда. Торисен вернул и привязал так много из них, как только смог — возможно, слишком много, чтобы удержать их всех. Муллен заработал своё место в этом зале практически ободрав себя заживо на его холодном, каменном полу, и всё для того, чтобы его лорд никогда не забыл его имя снова.
— Так много крови, — пробормотал Торисен, вспоминая. Озеро крови, океан крови, тёплой в центре, свернувшейся по краям: Муллен потратил на это жуткое занятие весь день, а он, Торисен, до самого конца так ничего и не почувствовал из этой медленной агонии. Плиты пола были теперь чисто вымыты, но кровь Муллена должна была просочиться через трещины к самому основанию замка.
Весь Кенцират стоит на крови кендар, уже не в первый раз подумал Торисен. Мы, так называемые хайборны, высокородные, живём ею. Это что, тоже воля нашего бога? Если так, то что за монстру мы служим; и на этой службе, какими монстрами становимся мы сами? Не слишком удивительно, что этот мир ненавидит нас, так же как и мы сами частенько ненавидим самих себя.
Со времени Муллена ни одного имени живых членов его дома не ускользнуло из памяти Торисена, но по их озабоченным лицам он знал, что они боятся, что это только вопрос времени. Он и в самом деле терял хватку — на живых, так же как и на мёртвых?
— Как ты думаешь, что за песни сложат про меня? — спросил он щенка волвера Уайс, сжавшуюся в дверях и рассматривающую его своими холодными, синими глазами.
Уайс начала тихо ворчать, останавливая его. Ей не нравился зал посмертных знамён, возможно, потому, что он провонял кровью и древним отчаяньем.
— Знаешь, тебе не стоило сюда за мной идти, — сказал он ей.
Но она сопровождала его повсюду, обычно держась вне приделов досягаемости, маленькая белая тень на громадных лапах, которые сулили просто нервирующие размеры, когда она вырастет. И, как и полагается её виду, она скоро станет способной принимать, по крайней мере частично человеческий вид. Торисен никак не мог догадаться, почему дикая сирота из Глубокой Росли решила присоединиться к нему, разве что она почувствовала, что он здесь такой же чужой, как и она.
… он не может… он может… он не может…
Трое, что за кошмар, такой же плохой, как и те, из-за которых он не спал днями, даже неделями, чтобы их избежать. Так или иначе, в последнее время он лишился сомнительного удовольствия ощущать приближение подобных снов. Это точно, девять дней тому назад, его ничто не предупредило о том, что за сон должна была принести та ночь.
Неверно. Его сестра Джейм сказала ему. В домике Земляной Женщины. Пока ветер снаружи состязался с вулканическим пеплом в обдирании его полей с урожаем:
— Что-то ужасное случилось с нашим отцом, когда он был кадетом в Тентире, в руках его брата Грешана. Ночью, во снах, что-то продолжает втискивать меня в омерзительную кожу нашего дяди, а тебя в кожу отца. Чтобы показать нам. Чтобы заставить нас понять.
Ну, он совсем не хотел видеть это тогда, или помнить это сейчас, но осколки памяти вонзились в его мозг, подобно разбитому стеклу: Покои лордана в Тентире. Грешан в его роскошной, грязной куртке, пьяно развалился на очаге, жадно наблюдая за происходящим. Ладони, сжимающие его руки и холодный поцелуй стали, когда нож срезал прочь его одежду. Вкрадчивый голос, шепчущий в одно ухо, невнятное бормотание в другом, непристойности и с той, и с другой стороны:
— Маленькие мальчики должны делать то, что им велят…
— Ты слаб и ты знаешь это…
— Твои люди верят тебе, а ты их подвёл. Как много ещё кендар выскользнет из твоих пальцев?