Валентина потянула меня за руку.
— Ты бы не сделал этого, потому что прямо сейчас не уложишь меня на эту кровать.
Я сосредоточился на девушке передо мной. Она пыталась говорить уверенно, но намек на неуверенность все еще оставался.
— Почему нет?
— Нет, потому что ты не возьмешь меня против моей воли. Ты не одобряешь изнасилование.
— Так вот что ты слышала? — спросил я со смехом.
Она выдержала мой пристальный взгляд.
— Да. Ты дал прямой приказ подчинённым рассказать своим людям, что кастрируешь любого, кто будет использовать изнасилование для мести или пыток.
— Так и было. Я считаю, что женщина не должна подчиняться никому, кроме своего мужа. Но ты моя жена.
В нашем мире тело женщины принадлежит ее мужу. Никто не станет меня допрашивать, что бы я ни сделал с Валентиной, и не только потому, что мое слово закон, но и потому, что наши старомодные традиции защищают меня.
Валентина вздрогнула, изысканная маска соскользнула, обнажив то, о чем я часто забывал: она была намного моложе меня.
— Все еще, — прошептала она.
— Да, все ещё, — твердо сказал я и отпустил ее. — Сейчас я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Я всегда буду относиться с уважением к тебе, но жду того же и от тебя. Я не потерплю лжи. И рано или поздно, мы ляжем в кровать, и тогда, Валентина, я узнаю правду.
— Когда мы наконец ляжем в кровать, как муж и жена, а не просто, чтобы спать рядом? Случится ли это когда-нибудь?
Если бы она только знала, как часто я представлял себе, как трахаю ее, и как отчаянно мне хотелось бросить ее на кровать.
— Правду. И помни, я все равно узнаю.
Валентина опустила голову, ее плечи напряглись.
— Валентина.
— То, что я сказала в гостиной, было правдой, — тихо призналась она, глядя на меня сквозь ресницы.
Ее щеки покраснели от смущения.
Странный трепет пронзил меня при ее появлении, неожиданном и нежеланном.
— Я так и думал, но спрашиваю сейчас, почему?
— Почему это так удивительно, что Антонио не хотел меня? Возможно, он не считал меня привлекательной. Очевидно, ты тоже не хочешь, иначе не проводил бы большинство вечеров в своем кабинете, а свои ночи, повернувшись ко мне спиной. Мы оба знаем, что, если бы ты меня хотел, если бы вообще считал меня желанной, я бы лишилась своей невинности еще в нашу первую брачную ночь.
Желанной было недостаточно сильным словом, чтобы описать Валентину. Она была великолепна, элегантна. Мои глаза опустились к ее декольте. Во время ее нескольких попыток соблазнения в первые дни она надевала нижнее белье, которое почти поломало мою решимость. Теперь я был рад, что мое самообладание победило. Если бы я трахнул Валентину в те дни, это было бы жестко и быстро, из-за подпитаного гнева. Я заметил бы ее невинность слишком поздно и мог бы причинить ей боль. Это не то, чего она заслуживала. И все же я знал, что она никогда не получит тех любовных ласк, о которых мечтала в первый раз.
— Я думал, мы договорились, что я не буду принуждать тебя, — сказал я.
Грудь Валентины тяжело вздымалась, и она покраснела еще сильнее.
— Но тебе и не нужно было меня принуждать. Ты мой муж, и я хочу быть с тобой. Я уже несколько дней пыталась соблазнить тебя, а ты даже не обращал внимания на мое тело. Если бы ты считал меня привлекательной, хоть какую-то реакцию бы проявил. Я думаю, мне просто повезло, что я всегда в итоге оказываюсь с мужьями, которые считают меня омерзительной.
Меня переполнял гнев. Злость на себя за то, что не смог сделать то, что должен был сделать в первую брачную ночь.
— Ты мне не омерзительна. Поверь мне, я считаю тебя привлекательной.
Брови Валентины с сомнением дернулись. Как она могла верить, что я не желаю ее? Большинство моих проклятых мыслей в эти дни вращались вокруг фантазий о том, как я хочу завладеть ее киской и ртом. Я шагнул ближе к ней, стараясь не обращать внимания на то, как мое тело кричало, чтобы она стала моей.
— Так и есть. Даже не сомневайся. Каждый раз, когда я вижу мелькнувшую сливочно-белую кожу твоих бедер… — я погладил ее мягкое бедро, ощущая, как по коже бегут мурашки. Она была теплая, мягкая и моя. На лице Валентины промелькнуло потрясение, за которым последовало желание, манящее меня в ту сторону, которую я изо всех сил старался подавить. — Или когда вижу контуры твоей груди через те маленькие ничтожества, которые ты надеваешь, когда ложишься спать, — продолжал я, не в силах удержаться, чтобы не прикоснуться к выпуклости груди Валентины. — Я хочу бросить тебя на нашу кровать и войти в тебя.