— Это как раз было бы неплохо, — усмехнулся Эйдон. — Жаль, маловероятно. Сам подумай: здесь же каждый день проходит десятки людей, будь это место опасным, местные бы об этом знали.
— Местным мы что кость в горле, — Нильсем упрямо сложил руки на груди. — Ничуть не удивлюсь, если они «позабыли» упомянуть об этой незначительной детали, как забыли сообщить и о поселившемся в предместьях жреце. Только этих проклятых низкопоклонников нам не хватало, да ещё так близко к столице…
— Кстати, раз вспомнили о местных, — жестом остановил его Эйдон. — Всё готово?
Нильсем не без сожаления прервал начатый было монолог о недопустимости распространения культов старых богов в землях Эм-Бьялы и деловито отрапортовал:
— Исполнено, как приказано. Участники мятежа, числом тридцать два человека, собраны во дворе крепости Формо и готовы предстать перед судом.
— Бравил, сын управляющего?
— Связан по рукам и ногам. Держим отдельно от остальных, рядом постоянно дежурит Анор с парой ополченцев. При малейших подозрениях в использовании магии стражам разрешено применять любые средства, чтобы остановить колдуна.
Эйдон удовлетворённо кивнул и, не проронив больше ни слова, направился к воротам. Как бы ни хотелось немедленно отправиться в путь, оставалось ещё несколько дел, которые требовали его внимания, — и суд над бунтовщиками был не последним из них.
Вместо былого оживления и деятельной суеты Формо встретил капитана напряжённой тишиной. Лавки и мастерские закрылись, отгородились от внешнего мира тяжёлыми ставнями, а немногочисленные прохожие, те из них, кто всё же отважился выбраться на улицу, держались на почтительном расстоянии и старательно отводили взгляды. Все уже в мельчайших подробностях знали и о восстании Бравила-младшего, и о покушении на вельменно — и теперь, судя по всему, строили самые фантастические предположения касательно дальнейшей судьбы преступников. Впрочем, большег всего их, разумеется, волновала собственная участь.
— Уже решил, что будешь с ними делать? — Нильсем нагнал Эйдона на полпути к крепости.
Капитан неопределённо пожал плечами. Учитывая, что он сам присутствовал на месте событий и видел всё собственными глазами, долгого разбирательства не требовалось.
— Я к тому, что лучше бы здесь не задерживаться, — развил мысль сотник. — Всё это весьма увлекательно, но прямо сейчас нам следует находиться не здесь, а рядом с Его Величеством. Да и Форстен вряд ли откажется от планов, наверняка его люди уже пытаются закрепиться в графстве Монти… Будет жарко… — он резко осёкся на полуслове и вскинул руку в предупредительном жесте. — Слышишь?
Эйдон кивнул. Из-за ближайшего дома доносились приглушённые удары, то и дело перемежающиеся площадной бранью. Обменявшись парой экономных жестов, гвардейцы сошли с центральной улицы и бесшумно скользнули в переулок.
— Бо-о-ор, старый ты дурень! — протяжно тянул оттуда зычный голос. — Вот и время твоё пришло, пузырь ты рыбий да требухой набитый! Открывай давай!
Гвардейцы ускорили шаг.
Отвечала, как ни странно, женщина:
— Чего тебе, пьяный дурак? Головой постучи! А ещё лучше, проваливай, покуда и правда не отворили да обушком-то по лбу не приложили!
Раздался остервенелый пинок в дверь, после чего мужчина торжествующе пояснил:
— Чего мне? А вот я свидетель: сам видел, как муженёк твой вчера у ворот толокся да на веллю, значит, злословил! Теперь пусть на суде ответит!
Эйдон и Нильсем выглянули из-за угла. У небольшого покосившегося и потемневшего от времени домика обнаружился всклокоченный ополченец с маленькими злыми глазами навыкат и красным от гнева лицом. Не жалея сил и не скупясь на проклятия в адрес Бора и его родителей, мужчина вовсю молотил в массивную дубовую дверь.
— Совсем сдурел, что ли? — звучно рассмеялась женщина. — Да кого хочешь спроси, все до единого соседи подтвердят, что Бор мой со второго дня с лихорадкой лежит, подняться не может, и никакой вельменно даже в окошко не видел! Ха, у ворот он его увидал! Ещё что придумаешь?
— Я сам видел! — со злым упрямством настаивал ополченец. — Видел, ясно тебе? Вот как доложу капитановым-то людям да вернусь с приказом, посмотрим, как тогда запоёшь!ё
Эйдон презрительно скривился: в который уже раз ему приходилось убеждаться, что некоторые вещи никогда не меняются.
«Нужно заканчивать здесь побыстрее, пока они не поубивали друг друга за старые обиды», — подумал он, подавая Нильсему знак.