— Теперь его стезя — куча поместий.
— Да, рано на него свалилась такая ноша.
— Что ж поделать, если обстоятельства таковы… Хорошо хоть серьезный молодой человек, а не ветер в голове гуляет. Оба сына Дмитрия Александровича к своим обязанностям относятся со всей ответственностью. Ливены — люди долга и чести, и эти двое, к счастью, не исключение.
Далее разговор пошел об общих столичных знакомых графа и князя, чьи имена Анне не говорили совершенно ничего.
После того как граф откланялся, они вернулись в свое купе, и Анна не смогла сдержаться.
— Павел Александрович, зачем Вы… разыграли этот спектакль? Зачем в начале позволили графу составить впечатление, что… я — Ваша жена?
— Позволил? — Ливен сделал вид, что удивлен. — Он пришел к этому выводу сам, увидев твой перстень, я не делал никаких намеков, чтобы он мог так подумать.
— Но Вы его не переубедили.
— Нет. А что, быть принятой за княгиню, жену Его Сиятельства князя Ливена — это такое большое… унижение? Вот уж никогда бы не подумал… — Павел упомянул только про жену князя, опустив про его любовницу, о чем граф без сомнения подумал в первую очередь, издали увидев Анну вместе с ним. — Ты на меня обижена?
— Нет… Я просто не понимаю, зачем все это было нужно…
— Анна, если я что-то делаю, на это всегда есть причина. Ну, в абсолютном большинстве случаев. Граф — известный светский сплетник. Если бы я сразу представил ему тебя как жену незаконного сына моего брата, он услышал бы только то, что у Дмитрия есть байстрюк, и растрепал об этом по всему Петербургу именно в таком ключе. Поверь, это было бы не то, чего я добивался. А мы медленно подходили к этому. Мы начали с того, что это якобы я женился, затем перешли к женитьбе одного сына Дмитрия, законного, а затем к женитьбе другого его сына — побочного, но, как понял граф, признанного им, иначе бы он не оставил его жене фамильный перстень… Мы говорили про одного князя Ливена, про другого князя Ливена, сына брата первого… и затем еще про одного сына князя Ливена… Сына! Не ублюдка, не бастарда, не байстрюка, а сына! Ливен, Ливен и… возможный Ливен. Сейчас граф будет сплетничать именно о том, что он узнал, что в семье Ливенов появился еще один член… даже двое, включая тебя. Родственник Ливенов — признанный его отцом-князем, человек при чине и положении, следовательно, уважаемый, а не какое-то отродье. Я знаю графа довольно хорошо и могу предугадать, как он может себя повести, и какие слухи он теперь может распространить по столице… Я сделал все, чтоб направить его мысли в то русло, что нужно мне самому…
— Дядя Павел, Вы… интриган…
— Я слышу это второй раз за последние пару дней. Надеюсь, на этот раз это комплимент? — усмехнулся Павел.
— Аня, если тебе… неловко ночевать со мной в одном купе, скажи мне об этом. Я могу просидеть всю ночь в ресторане, мне не привыкать. Я могу подремать в любом месте и в любом положении. Хоть сидя, хоть на лошади, как я тебе сказал, хоть стоя, за годы службы я приноровился ко всему.
— Павел Александрович, о чем Вы говорите? Это Ваше купе…
— Анна, это наше купе. И сейчас я еду с дамой. Если я ее стесняю, значит, я должен найти себе другое место, в поезде ресторан — это самое подходящее место в такой ситуации.
— Нет, пожалуйста, не уходите… Я не хочу оставаться одна… — Анна подумала о том, что Павла она знает, и он — порядочный мужчина…
— Да, что-то я сказал глупость. Если я оставлю тебя одну, мало ли кто может сюда забрести. Лучше чувствовать неловкость со знакомым человеком, чем попасть… в нехорошую ситуацию с незнакомым… Ты этого боишься?
— Да, — кивнула Анна. — Когда мы ездили в Петербург с Яковом, мне было с ним спокойно, хотя вокруг были и… подозрительные люди.
— Аня, в вагоне первого класса не столько подозрительных людей, как в других вагонах. Однако, ты права, и здесь может попасться какой-нибудь господин, с которым нужно быть настороже. Извини, я об этом не подумал… Я не ездил раньше в поезде вместе с дамой… с которой меня бы не связывали отношения… определенного толка… да еще на длительное расстояние… Поэтому и подумал только о том, что тебе может быть неловко ехать вместе со мной. Хотя в первую очередь должен был думать о твоей безопасности… А еще заместитель начальника охраны… Позор Вам, господин подполковник, позор! Не пора ли Вам в отставку по причине профессиональной непригодности? — Ливен сказал это так эмоционально, что Анна рассмеялась.
— Да будет Вам корить себя…
— Нет, девочка моя, если прежде твоей безопасности меня беспокоят какие-то… глупости, это непростительно.
Анна подумала, что собираясь в спешке, она забыла взять с собой несессер. Да и даже если бы и взяла, то он сейчас был бы в сундуке в багажном вагоне… У нее в ридикюле хотя бы был гребень и зеркальце — то самое, которое вернул ей Штольман в самом начале их знакомства. Зеркальце было на месте, а вот гребень — нет. Должно быть, она оставила его в другой сумочке… Вот ведь раззява!
— Аня, о чем ты задумалась?
— У меня с собой нет даже расчески… Я все оставила дома… Я думала только про платья… — призналась она.
— Было бы о чем переживать. У меня дома и расчесок и другого добра хватит. Пока можешь воспользоваться тем, что есть у меня с собой, - Павел вынул из саквояжа полотенце и кожаный несессер. - Щетка там моя, а гребешок новый, я им не пользовался. Если сможешь расчесать им свои волосы. Щетку, конечно, тоже можешь взять — если не побрезгуешь. И бери, что хочешь — мыло хорошее, французское…
Анне были нужны только расческа, мыло и зубной порошок. Когда она открыла несессер в туалетной комнате, она была поражена, что у мужчины может быть столько приспособлений, а также коробочек, баночек, бутылочек, чтоб следить за собой, и это в дорожном несессере. Что же было у него дома? Сколько времени Павел отводил на это? И когда же нужно вставать, чтоб всем этим воспользоваться и затем вовремя поспеть на службу? Это не бритва, расческа и бутылка одеколона как у Штольмана… Футляры в несессере были из серебра, все с вензелями, бутылочки явно хрустальные… Ей очень хотелось открыть флакончики с одеколонами — Его Сиятельство пользовался парфюмерией несомненно из Франции, но сдержала свое любопытство. Павел дал ей свои дорожные принадлежности явно не за тем, чтоб она прошлась по всему содержимому несессера. В одной из коробочек было мыло — с очень приятным свежим запахом, ничуть не хуже, какой бывает у духов. Зубной порошок был из дорогой аптеки, с легким мятным вкусом… Расческа и гребешок были костяными с перламутровыми вставками, как и рукояти бритвенных и других приборов. Что ж, придется попытаться расчесать ее длинные волосы гребнем, щетку Павла она взять не посмела. Анна разобрала прическу, без труда расчесала волосы и заплела их в косу.
Пока Анна ушла приводить себя в порядок, Ливен вытащил из чемоданчика простынь, подушку-думочку с вышитой монограммой Ливенов и очень тонкое одеяло, которое занимало совсем мало места, когда его сворачивали, и приготовил спальное место. Не мог же он позволить Анне прилечь на диван, на котором до этого сидел неизвестно кто. Сам он обойдется и без таких изысков, поспит сидя, как множество раз до этого. Хоть и барин, но… служивый барин… не неженка какая… В первую дорогу он ехал в купе с Демьяном, у того тоже были спальные принадлежности, чтоб отдохнуть по-человечески, иначе зачем откупать целое купе? Он ведь мог взять их сейчас для себя, Демьяну в вагоне второго класса они все равно бы не понадобились. Но, как говорится, умная мысля приходит опосля… Демьян не всегда был одет и вел себя как слуга. Когда он сопровождал Его Сиятельство в поездках, он, в зависимости от обстоятельств, мог выглядеть как человек с небольшими, но средствами — помощник какого-нибудь делового человека или служащий. В таком виде, сменив сюртук, он и ехал сейчас через пару вагонов от князя.
Анна вернулась в купе, Ливен взял у нее свой несессер с полотенцем — теперь была его очередь готовиться ко сну. Большинство пассажиров уже угомонились и не ходили по поезду туда-сюда… Анна посмотрела на застеленный диван и села на другой, где раньше сидел Павел. Она и не подумала, что в поезд с собой нужно что-то взять. Когда они с Яковом ездили в Петербург, они ехали вторым классом, ночью она дремала на плече мужа, который ее обнимал. Сейчас ей придется довольствоваться маминой шалью. Хорошо, что маменька ей ее дала.