– Ай, да что же это такое? – шепчу я, и все же открываю глаза – солнце и правда, бьет прямо в окно. Закрываю глаза, лежу несколько минут. Запах – вот что мне не нравится – запах свечей, как в церкви, никогда не могла выстоять службу с бабушкой, что водила меня на всенощную. Кружилась голова, тошнило, и могла потерять сознания от нехватки воздуха и этого запаха – ладан и дым от свечей.
– Эй, кто-нибудь здесь есть? – стараюсь говорить я как можно громче, но голос выходит писклявым, детским. – Эй, люди! – уже кричу я, но голос не меняется.
– Рузи, не вертись, милая, – голос женщины меня напугал – я не знала ее. Может это больница? Да, точно, я упала с дороги на машине. А боль в груди – перелом. Это медсестра, или может быть это санитарка.
– Где я? – голос никак не удавался, и пищала я как котенок.
– Дома, дома, матушка отошла на службу – вся церковь молится за тебя, вот видишь, ты и очнулась, – понесла какую-то чушь женщина. Я с трудом отвернула голову от окна и снова открыла глаза – передо мной сидела светлая девушка в легком платье, похожем на вафельное полотенце, только серое, а вот воротничок был белоснежным, как и косынка, завязанная назад.
– Ты кто? И о какой матушке ты мне говоришь? Видимо о той, к которой тебя отправят, когда узнают какую дичь ты здесь несешь! – зная, что с персоналом надо посерьезнее, старательно вывела я, но в сочетании с писклявым голосом, вылетающим из моего горла, слова возымели совершенно не тот эффект, коего я ожидала.
– Я не понимаю тебя, Рузи. Если ты не будешь слушаться, я встану и уйду отсюда! – сменив тон на более грубый ответила женщина. – Я Морти – ваша служанка, и твоя матушка не платит мне уже два месяца, так что, дай мне убраться здесь пока ее нет, и уйти туда, где деньги за работу дают ежедневно!
– Почему ты называешь меня Рузи? – переспросила я, понимая, что это все – лютая фигня, и сейчас лучше дождаться врача. Но взгляд соскакивает с ее полного, в веснушках лица и перемещается на стену и дверь. Облезлая штукатурка, картина в рамке, где изображены незнакомые люди в странных одеждах, поднимаю глаза на потолок – деревянные балки, покрашенные черной краской. Головой крутить сложно, но я поворачиваю голову ровно и смотрю в ноги – за кроватью столик на красивых резных ножках – когда-то он был чистым и дорогим, это сразу видно – ручная работа, а сейчас весь залит воском от свечей.
– Морти, прошу тебя, открой окно и погаси все эти свечи – мне нечем дышать, – меня пугал мой голос.
– Матушка не одобрит, да и ты сама – понимаешь, что просишь? У тебя ж кроме писания и молитв при свечах и дел-то никогда не было?
– Молитв? Прошу, позови врача. Может Маринка уже приехала, посмотри в приемном, прошу тебя.
– Крепко тебя приложили то видать. – испуганно, но уже снизив голос сказала женщина, что называла себя Морти.
Солнце зашло за тучу, и картина за окном, стала новым открытием для меня – окно и крыша дома напротив мне были видны как свои руки. Между домами было метра два, не больше.
Зрение у меня было не очень, и после сорока я начала носить очки, а потом перешла на линзы. Я моргнула, смежила сильнее веки, поняла, что линз нет. Привычно закатила глаз, превозмогая боль поднесла руку к лицу и попыталась снять линзу – удостоверилась, что линз на мне нет. Черепицу на крыше я могла разглядеть невооруженным взглядом. Черепица! Да! Не ондулин, так похожий на нее, и даже не дорогущая черепица из лиственницы, а именно черепки, сложенные друг на друга. Глиняные, кое где побитые, но те самые из книжек со сказками Ганса Христиана Андерсена.
– Я под наркотой в больнице, и мне снится Оле Лукойе, мать его подери, но почему именно эта фигня, а не что-то более приятное? Почему не Куба, почему хотя бы не мой дом, а самая тупая сказка из всех, что существует? – прошептала я и принялась рассматривать дом напротив более внимательно.
– Рузи, прошу, не пугай меня. Ты никогда такое не говорила. Вы хоть и не платили мне давно, но ты всегда была доброй девочкой. Если твоя мать услышит это, она вызовет церковников, и они будут водой изгонять из тебя дьявола, – искренне напуганная Морти встала и сложив руки на груди, словно обнимая себя, смотрела на меня как на что-то страшное.
– Рузи? А Настя? Имя Настя, Анастасия, оно вам ни о чем не говорит? – аккуратно спросила я.
– Рузи… – женщина аккуратно покачала головой и испуганно бросилась к двери.
– Хренузи, идиотка! Да кто ты, черт подери, такая? Где я и что с моим голосом? – кричала я вдогонку своим смешным фальцетом. И тут подумала – а может у меня трубка в трахее, и поэтому голос такой? Движения руки снова принесли боль, но я дотянулась до шеи. На ней ничего не было, только кости, выпирающие из кожи. Провела рукой ниже – ключицы острые как камни, тощая грудь.