Алексей спросил о новостях в селении. Один рассказывал, а остальные кивали головами: все они по очереди пили чай из двух алюминиевых кружек, держа кружку ладонями. В конце разговора Федот сказал, что им нужен черный порох.
Они завернули к избушке раздобыть черного пороха, чтобы стрелять уток для еды, пока идет весенняя охота и рыбалка.
Алексей был рад выручить их, кето добро помнят. Поделиться в тайге со всяким надо, а тому, кто добро помнит, отдашь и последнее. Он предложил полпачки пороха «Медведь», подал Федоту и стал сокрушаться, что на всех будет мало. «Хватит, хватит!» — прокричали несколько человек сразу. «Две-три птицы добыть — больше не надо!» Алексей взглянул на черную утку и спросил:
— А что, из вас кто-нибудь охотился на Холе?
Все молчали. Потом Федот, собравшись с мыслями ответил:
— Хола кето не манит — псису в устье имали. Кето тропу на Холу не мнут, Хола — река худая.
Он говорил, а те, что попивали чай, продолжали кивать головами.
— Почему — худая? — спросил Алексей.
Федот снова подумал и ответил:
— Кето-охотники тропу туда не мнут — еще старые люди сказали, что Хола — худая.
Вода в реке падала, а это значило, что лед уходил все ниже. Гости Алексея напились чаю и пошли сталкивать лодки, кето со странной птицей шел впереди, каждый, прощаясь, подавал руку. Старый знакомый Алексея Федот шел сзади.
Хола впадает в Елогуй в пяти километрах выше избушки Алексея. Устье свое маленькая речка скрывает, выходит наискось к широкой глади большой реки, таится в зарослях ивняка, среди которого там-сям высится черная пихта или столь же черная ель. В стороне, за ивняками, видна стена очень старого леса, который начинается от берега Елогуя и уходит, мрачный, вдоль Холы и где-то там приближается к ней. Этот угрюмый лес, кедровые, пихтовые и еловые деревья, что вырисовываются на фоне неба, эта дикая река начали привлекать Алексея с тех пор, как он узнал, что реку избегают и даже вовсе не бывают на ней.
Летом, когда пришло время проведать напарника в их общей избушке, Алексей плыл мимо Холы и, встав в лодке, вглядывался во все глаза в ельник, ивняк и небо над ними; был ветер, но и в ветер мощные деревья вдали, казалось, стояли недвижной стеной. Алексей чувствовал, что этот загадочный уголок мира стал зовущим, притягивал его своей таинственностью и чем-то еще другим, — да, да, река манила! Алексей все собирался побывать там, но за другими срочными делами подготовки к сезону выполнить намерение не удавалось. Позже, осенью, когда напарники коротали вечер, попивая чай с брусникой, Алексей спросил у Гришки, бывал ли он на Холе.
— Нет, не бывал, — ответил тот, — а кето говорят, что река худая.
— Да как это так: худая? Что значит?!
— Не скажу, не знаю. Слепой Семен вел когда-то речь об этой реке. Помнится, он говорил, что там живет какая-то ихняя бабушка.
— Какая такая бабушка? — улыбнулся Алексей.
— Да вот бабушка. Я почем знаю? Семен мне рассказывал, что она такая старенькая — к нему в избушку прилетала. «Летает, — говорит Семен, — крыльями хлопает над избушкой, смеется, а потом села — и… плачет. Я, говорит, сильно испугался сперва, а потом думаю: „Чего мне, старому, бабушку бояться. Небось поладим как-нибудь?“ Вышел, говорит, и кричу: „Ты чего прилетела? Надо было прилетать, когда моложе был, я не в силе уже, лети к молодому русскому охотнику, из него попробуй суп свари, а у меня от старости одни кости да шкура осталась!“ Она как засмеется: „Ха-ха-ха!“ — и улетела». То-то и оно! — продолжал Гришка, — это все не зря Семен говорил, что кето зрячие знают, то и Семен слепой знает. Будь уверен: точно уж худая! Что? Пала тебе на ум эта река? Берегись, па-а-рень! Гля-а-ди-ка! Там бабушка прописалась!
В заботах по завозу продуктов на зимовку, рыбалке и глухариных радостных охотах прошла осень. Пушной промысел пошел тяжелый, небогатый, соболя было мало, зверьки жили на участке редко: там на ручье — один, на другом — один; и все неважные, рыжие, хотя и крупные. Ну уж и хитрые: догоняет его лайка, он не на дерево, а в землю под корни уходит, дымом костра его выкуривать надо, врубаться топором, искать щупом — где-то там зверек в лабиринтах прячется. Скоро выпал глубокий снег, лайки уже не могли догнать зверька, и охота с лайками закончилась. Капканов напарники поставили много, да след соболиный между капканами встречался редко. Все чаще думал Алексей о Холе, что вот она, дикая река, можно сказать, рядом, давно ведь там никто не бродил; места неопромышленные, должно быть, хорошие: черный лес, изрезан старицами, подлесок густой да разнотравье, ягода для птиц мерзлая есть и мыши водятся — в таких местах соболям раздолье.
Выбрав день посвободнее, Алексей привязал собак у избушки, навострил лыжи на Холу: «Дальше ждать нечего, самое время, — говорил себе, — проведать бабушку».
Почти сразу же он получил подтверждение тому, что находится на верном пути к удаче: недалеко от устья Холы увидел лося, который появился из ивняка, опустился на покрывало реки и зашагал по ней вдоль берега. Алексей имел лицензию и был рад добыть зверя. До него было километра два, и довольно сильный ветер дул в сторону человека, запахи и звук скрипящих лыж не могли достичь лося. Это был старый бык с почтенной черной бородкой, он сбросил уже правую лопату рога; с другим нелепо торчащим рогом брел медленно, как слон по реке среди джунглей. Он наклонял голову всякий раз, когда наледь казалась подозрительной. Время от времени сохатый отбрасывал уши назад — прислушивался. Алексей тотчас останавливался. Это дикое животное с могучим костяком ленилось хотя бы раз. повернуть голову и оглянуться. Неожиданно стать и послать уши назад — на это его хватало, но ведь человек тоже останавливался. На белой глади сохатый мог различить движущееся за ним темное пятно, — требовалось прилагать усилия, чтобы не попадать в поле зрения лося и бежать, сокращая расстояние.
Алексей мчал, как лапландец за стадом собственных оленей, но надо было держаться строго сзади лося, а тот шел словно племенной бык на ферме, который собирает сенцо и одновременно освобождает мочевой пузырь — всякий раз, когда он немного менял направление, Алексею приходилось стремглав лететь в ту сторону, куда этот таежный корабль указывал своей кормой. Сплошная наледь мешала двигаться быстро: снег под лыжами проседал в воду, Алексей выписывал зигзаги на этой хляби. Дыхание стало свистящим. По всему было видно, что если погоня будет идти так дальше, то догнать зверя можно будет не ближе финской границы, и Алексей вспомнил о привязанных у избушки лайках; он подумал, коль долго будет длиться погоня, несчастные животные его не дождутся и подохнут, да и сердце не выдерживало гонки. Он решил на время бросить преследование, свернул к куче плавника, развел костер. И вот что было странным и удивило: лось тотчас заинтересовался кустиками ивняка, что торчали из снега, то есть стал обгладывать замерзшую растительность небольшого островка. Алексей повесил сушить на посох мокрую от пота штормовку и поддевку, подставлял огню спину и ел обед, что взял с собой. Вспомнил, как рассказывали, что гончая собака после двух кругов гона может съесть зайца вместе со шкурой и потрохами, Алексей подумал, что сам напоминает гончую собаку. «Где та гончая? — шутил он, разговаривая сам с собой, — я бы съел тебя сейчас вместе с зайцем в брюхе!.. Это затянувшееся преследование не иначе проделки той бабки с Холы: это она меня уводит в сторону».
И точно: Хола была далеко позади, и, как считал Алексей, бабушка достаточно далеко увела его от своих владений и решила остановить сохатого; Алексей шел к нему не спеша, был уверен, что охота пойдет по-другому. «Теперь, — думал Алексей, — бабка позволит добыть лося. Сейчас тому не уйти, даже если стрелять не глядя». Алексей подходил очень спокойно, наблюдая, как животное мирно обламывает мерзлые концы веток. Он свернул в сторону, чтобы удобнее было целиться, поднял карабин и свистнул, чтобы зверь повернулся и подставил под выстрел лопатку. Свист словно бы возвратился с ветром и полетел туда, откуда они с лосем пришли, — на Холу; сохатый не услышал и не повернулся, то есть по-прежнему подставлял зад. «Моя избушка далеко — сколько дней понадобится, чтобы вывезти этот гуляш по наледи? — стал рассуждать Алексей, заслоняя лицо от ветра и ожидая, когда бык повернется сам. — И что плохого сделало мне это животное? Не убивать же его ради части туши… Но опять-таки лицензию оправдать надо…» Алексей поднял глаза: лось размеренной рысью убегал, закинув уши назад, он был далеко и уже трещал ивняком на берегу. А с того берега, где была Хола, на реку спустилась росомаха — это она напугала сохатого. Вот так первый раз бабушка увела Алексея от Холы.