Я прилетел в город Находку позже — снять и увезти в Охотск теодолиты и собаку. Море у Находки плескалось мягкой волной. Небо было из края в край чистое, над бухтой дымка, сквозь которую видны покрытые лесом синие холмы; дымка синеватая. Город опускался по склонам к причалам. В автобусах жевали вяленую корюшку.
Уголок моря виднелся из окна гостиницы. В неуютной комнате кроме меня жил еще один человек. Он болел: у него был рак. Этот приезжий не спал ночами, и его тошнило. Он приехал к морю за плавниками акулы. После приступов больной объяснил, что рак желудка хорошо лечит экстракт из плавников акулы. Он всем говорил это. Этот человек выглядел совсем плохо, когда смотрел в одно и то же место и держался за край измятой постели желтыми, как кость из земли, пальцами. Слова звучали как бред, но он находился в полном сознании. На вид ему было лет сорок, но это только казалось. Его не оставляла старая женщина, наверное мать. В комнате и на улице было жарко, но в море еще никто не купался. Мальчишки стучали зубами и выносили на берег маленьких, меньше ладони, но очень подвижных крабов. Мать сидела на кровати, не снимая пальто, и он сидел рядом с ней над тазиком. Старуха совсем не спала: и днем, и ночью уговаривала его вернуться домой, пока еще есть сколько-нибудь времени. Она говорила ему всю правду. «Сделано все, Тиша… Все, что можно. У тебя осталась только одна-две недели, Тиша! Надо ехать, пока есть время!» — твердила она. Пару недель — это ему оставалось двигаться, и сказать так — то была необычная правда. Пожалуй, это была самая высокая правда. Я никогда не встречал более честного человека. Она просила его — и он в конце концов сдался.
Потом я оформил коносамент в управлении порта, чтобы транспортировать вездеход морем. Нужно было поставить много подписей и печатей. Весь документ был в подписях и печатях, но все формальности заняли не очень много времени. На одном штампе написано: «Следует за весом грузоотправителя, на свой собственный страх и риск».
В кузове вездехода находилась уйма экспедиционного имущества: запасные катки, бочки, штативы, теодолиты, когти для подъема на деревья, мерные ленты, палатки, спальные мешки: два из них лежали сверху расстеленные, они были чистые. До тента, что закрывал кузов сверху, там оставалось совсем мало места. Вездеход грузили на палубу «Градеково» — этот корабль следовал в бухту Нагаева: нашу машину ждали на одном из участков севернее Магадана. С механиком-водителем ехала из Западной Сибири молодая жена. Они познакомились в прошлом сезоне, когда его вездеход переплыл Иртыш на виду у деревни и мы остановились ночевать в доме ее родителей; тогда она еще училась в школе; и здесь, в порту, в выцветшем ситцевом платье она была похожа на маленькую девочку. По правилам перевозок с машиной должен следовать только один сопровождающий, и он ее прятал где-то в кузове. Этот проворный парень никогда не впадал в панику. Он был веселый. Они оба были веселые. Солнце грело, платформа проезжала меж опор ног портового крана, мы прощались; шутя я высказал предположение, что валяться на мешках в дороге им сильно надоест, и поэтому по окончании путешествия, как только спустятся на твердую землю, самым большим будет желание: навек расстаться. С шутками они отплыли к Магадану. Я улетел с собакой в тот день в Охотск.
Два бурых пса лежали привязанные куском троса под гнилым бортом неперевернутой шлюпки.
Они были косматые. Ветер с моря пригибал длинную ость на спинах и загривках. Короткая палевая шерсть на тупых мордах была иссечена заросшими и свежими шрамами.
Оба вислоухих пса — недвижны, и оттого, что мех шевелился, казалось: им так же холодно, как зимой, когда в сильный мороз сечет еще и ветер. Плечи и грудь у них были сильно истерты. Между ними лежала туша нерпы. Она была наполовину съедена. Нерпа, наверное недавно, попала в невод вместе с селедкой. Домик базы партии стоял у самого берега — несколько дней не было видно, чтобы к собакам кто-нибудь подходил. Ночи шли короткие и белые, они не приносили сна. Собаки не поднимали голов от песка, глаза не смотрели никуда, даже на тушу, которая между ними валялась.
С моря тянулся туман.
Подальше в море его было меньше. У берега он становился гуще, плыл неоднородной серо-белой массой. Он перекатывался, лез в пойму реки, иногда и дальше, к горам. Клочья тумана отрывались, непрерывно изменяли свою форму. Он, тяжелый и влажный, холодил легкие. Галька, валуны, дома, брошенная шлюпка и серая с коричневым туша нерпы, — все было мокрое.
Фамилия начальника экспедиции — Сухоребрый. В Охотске мы разговаривали в его кабинете, я стоял. Это человек пожилой, полноватый и во время разговора шумно дышит. Когда пол-экспедиции летели на полевые работы одним самолетом, в Хабаровске, во время пересадки, начальник экспедиции отстал. Он пошел в медпункт авиапорта измерять давление — там его уложили и задержали; позже проговорился, что хотел бежать ночным рейсом, но в медпункте отобрали билет. Сперва никто не знал причины, по которой он отстал. Все в салоне смеялись, когда наш самолет поднялся в воздух и мы обнаружили, что нет начальника; они не выпускали его два дня. На полевой базе перед отправлением на участки работ Сухоребрый вызывал всех и знакомился с подготовкой к началу работ сам.
— Сколько у тебя человек? — начал он.
— Пока что — двое, — ответил я.
— Сколько месяцев работы на полуострове? — еще спросил он.
— Пять с половиной, по предписанию.
— Даты перебросок с пункта на пункт с начальником партии согласованы?
— Нет, — сказал я.
— Почему? — без удивления спросил он.
— Проектом предусмотрено применение вертолета, а по метеоусловиям района не меньше трети времени нелетная погода: туманы, — это значит сидеть и ждать…
Он слушал, и я опять продолжал:
— В хорошую погоду две машины не смогут перевозить все подразделения экспедиции сразу— придется еще ждать…
— Что тебе надо? — прервал он меня.
— Нужен другой транспорт.
— Вездеход там не пройдет! — с раздражением ответил он. — Аэрофотоснимки я видел…
Он приоткрыл рот, сморщил нос и провел короткими пальцами по губам.
— Да, — сразу согласился я, — на плато рельеф сглаженный и стланик невысокий, но от моря подъемы крутые, долины рек и больших ручьев покрыты лесом, но по ним можно продвигаться с вьючным транспортом. Можно делать переходы и в плохую погоду.
— Ты хочешь брать оленей?
— Хоть оленей, хоть лошадей. Аренда обойдется экспедиции недорого.
— А что говорит начальник партии? — вдруг спросил Сухоребрый.
— Начальник партии сказал: «Зачем тебе нужны эти коняки?» — рассмеялся я.
— Может, он правильно думает? Раньше никто из нас в этом районе не работал!.. Они с голоду подохнут.
— Здесь, в Охотске, есть дед шкипер, он не раз плавал к полуострову. Он говорит, что через дней десять в поймах речек трава появится… Мы бы смогли передвигаться по долинам, а к сигналам подниматься с теодолитом и маленькой палаткой. Вертолет нужен будет раз в месяц или полтора — привезти продукты, изыскатели якутских предприятий в этих местах используют вьючный транспорт…
— Ну хорошо, — сказал Сухоребрый недовольно. — Арендуй, если уговоришь начальника партии. Смотри, чтобы они не подохли…
— Ладно, — сказал я.
Нужно было попробовать арендовать оленей. Испросив разрешения, я вылетел самолетом в противоположную от Охотского моря сторону: вверх по реке Охоте, в поселок Арку. Но всех рабочих оленей там арендовали другие экспедиции, еще три месяца назад, и с оленями ушли проводники. Они заранее повели связки в Якутию, куда-то к вершине Индигирки. До начала сезона им нужно было пройти шестьсот километров. В селении Арка солнце садилось в полночь за гору на той стороне реки Охоты. Через полчаса небо опять светлело: шла середина июня. Течение здесь было стремительное, среди ночи воронки на воде, плавник в уловах и другой берег Охоты были видны очень хорошо. На следующий день я возвратился в Охотск.