Кто такой этот Колчак, Милан не знал. Но если дядя Шишка так его гнал, что даже ногу там потерял, то это, конечно, был тот еще фрукт, и дядюшка правильно делал, что гнал его в шею.
Каким милым, каким ясным выглядит все, что окружает этого старичка с деревянной ногой и седыми усами! Приветливая близость старого Шишки стала для Милана островком покоя, где он всегда может отдохнуть душой; рядом с ним он чувствует себя спокойно, уверенно даже в эти беспокойные дни.
24
В четверг, под самую пасху, Милан возился в огороде перед домом.
Люди гуляли по улице, собирались в кучки, разговаривали. Закат горел яркими красками.
Огромное лохматое солнце, по-весеннему яростное, катилось к горизонту и окрашивало беленые стены домиков легким пурпурным отсветом. Воздух — острый и ароматный — содрогался от отдаленных взрывов.
Милан пооколачивался в огороде и собрался к Шишке, который насаживал лопату на черенок, усевшись на завалинке.
Тут из-за угла вынырнул Сила, он шел вдоль забора своей небрежной, шаркающей походкой. Под курткой, пестреющей заплатами, он нес что-то.
— Что там у тебя? — подбежал к нему Милан. — Покажи!
Под полой куртки съежился олененок, малюсенький, чуть ли не с котенка. Розоватой мордочкой он хватал полосатую рубашку Силы и смешно горбил пятнистую спинку.
— Где ты его нашел?
— На Горке. Мать у него застрелил офицер, который у Грофиков живет. Седой такой, в сапогах. Из револьвера ее… ах!
Сила хлюпнул носом. Утер рукавом уголок глаза и потер нос.
— А что ты с ним будешь делать? — спросил Милан, поглаживая Олененка по дрожащей спинке.
— Что делать? Кормить буду. Скажу маме, чтобы попросила у хозяйки молока. Даст, наверное.
— Знаешь что? — предложил Милан. — Давай кормить его вместе. Я принесу соску. Мама поила из нее поросенка. Я поищу, она, наверное, еще в буфете.
Сила махнул рукой: не нужна ему помощь.
Тут олененок выгнул спинку и протяжно, жалобно заблеял.
— Проголодался, — сказал Сила и плотнее закутал олененка в полу куртки.
Дядя Шишка постукивал молотком по лопате, разговор мальчиков вряд ли интересовал его. Но вдруг он выпрямился — взгляд его упал на горы.
— Смотрите! — крикнул он.
Ребята посмотрели в ту сторону, куда показывала его жилистая рука.
Над темно-синими верхушками гор плавал большой ярко-зеленый шар.
— Что… что это, дяденька? — заикаясь, выговорил Милан.
— Ракета, — ответил старик и начал собирать свой инструмент. — Ну, ребята, что-то будет до утра. Не пойму только, почему в горах? Я-то думал, что они придут с юга, от Нитры.
Тут рядом с ярко-зеленым шаром появился еще один — кроваво-красный. Они плавали рядом над вершинами, освещенными последними лучами солнца.
— Ну, будет дело! — Старик покачал головой. — Красную выпустили, а это значит бой.
Не успел он договорить, как воздух вздрогнул от глухого удара. Словно гром прокатился над горами. Над Каменянами — деревушкой высоко в горах — столбом поднялась земля, смешанная с дымом разрыва.
Прокатился еще удар. А за ним третий… Каменяны скрылись в желто-белом дыму.
— Ребята, по домам! — кратко, по-военному приказал старый Шишка.
Но мальчики не двинулись с места.
По шоссе пронеслась немецкая автомашина. Пестрый брезент хлопал по бортам. За первой машиной промчалась вторая, потом еще и еще. Целая колонна…
— Вот это гонки! — засмеялся Сила хриплым, ненавистным смехом. — Дают дёру… Боятся русских. Это вам не оленей и не зайцев стрелять… — пригрозил он кулаком колонне, которая карабкалась вверх по Горке. — Так вам и надо!
Мальчики подались к дому Гривки. Они уже были у ворот, как вдруг что-то заревело, засвистело и со страшным грохотом понеслось к земле. Мальчики прильнули к забору.
— Самолет! Русский самолет! — закричал Сила Милану в ухо. — Заметили, видно, машины и вдарили по ним.
Загрохотали взрывы. В ушах у мальчиков сразу загудело.
— Бомбардируют! — крикнул Милан. — Бежим в наш бункер!
— А соску найдешь? — спросил Сила. — Соску для олененыша?
Милан чуть не расплакался. Что за человек этот Сила! Пушки гремят, самолеты ревут, а ему подавай соску!
— Ой, дурачок! Пойдем!
Он вцепился Силе в куртку и потащил его во двор.
В дверях бункера появилась мать, завопила, замахала руками.
— Где же ты шляешься, окаянный? В деревне фронт, а он на улице!
Милан пригнулся и втиснулся в бункер. Сила с олененком, завернутым в полу куртки, на которой не осталось ни одной пуговицы, припустил вниз по улице. Милан успел увидеть только его приземистую, невзрачную фигурку, вокруг которой развевались полы ободранной куртки, похожие на крылья большой, печальной птицы.