— Немыслимо! — он провел пальцем по срезу, и в его голосе проскользнуло невольное восхищение. — Идеально гладкая поверхность!
Он посмотрел на меня и поставил статуэтку на стол.
— А можно еще раз, только медленнее?
Я фыркнул.
— А потом вы расскажите, что меня интересует, доктор.
Я исполнил его просьбу, и статуэтка оказалась разделена уже на четыре сегмента. Он снова осмотрел срезы фигурки.
— Собственно, я почти все сказал. У Игнифероса оказалась идеально гладкая рана. Нам осталось только пригнать половинки органов друг к другу и сшить хирургической иглой. Вам ведь наверняка известно, чем менее рваные края раны, тем быстрее она заживает.
— Но он был мертв, — заметил я. — Как вы оживили его?
— Боюсь, мой ответ не уляжется в пару предложений, — отозвался Вилен. — Для того чтобы понять, вам потребуется изучить анатомию и еще массу врачебных наук. Люди тратят на их изучение годы.
Я посмотрел на него с недоумением.
— Вы не сможете объяснить мне? Это так сложно?
— Если сказать в нескольких словах… При наступлении смерти, мозг остается жив еще некоторое время. И если предпринять попытки вернуть тело к жизни, то человека возможно оживить. Вы, верно, полагали, что если сердце не бьется, человека оживить невозможно?
Я нахмурился.
— У нас после этого уже никто не оживал. Правда, есть снадобья, которые почти останавливают сердце, погружая в сон, похожий на смерть, но никто не был при этом мертвым. Я все-таки не понимаю…
— Тогда вам придется потратить достаточно много времени, чтобы разобраться в тонкостях, — заметил Вилен. — Но я не вижу особо смысла. Зачем вам это?
— Знаете, когда я впервые оказался в вашем мире, мне было достаточно понятно его устройство, механика, использование электричества… Но я всегда считал, что если кто-то умирает, он умирает навсегда. И, пожалуй, меня раздражает, когда я чего-то не понимаю. Если вы сможете заполнить этот пробел, я готов заплатить названную вами цену.
Ему не пришлось думать долго.
— Вы сможете сделать наши инструменты такими же острыми, как ваш меч? — спросил он. — Наши больные смогли бы гораздо быстрее поправляться.
— Пожалуй, да.
— Я так понимаю, вы нигде не остановились? Если желаете, можете пожить здесь. У меня есть комната для гостей. Хотя… вы ведь знатного рода и вероятно обстановка слишком скромна.
— Я не привык к роскоши, — заметил я с легкой насмешкой. — В отличие от моего дядюшки.
— Он вполне заслужил это, — отозвался Вилен. — Сделал для нас многое.
— Например?
— Он управлял погодой, с которой у нас были большие проблемы. Его маги восстанавливали природу, которая в нашем мире почти зачахла.
— А он сказал, что виной тому ваши механизмы? — поинтересовался я.
— Да, но мы не можем позволить себе отказаться от них. Это невозможно… Для нас это то же самое, что вам отказаться от магии.
— Ну да, — я фыркнул, — Фартап и остальные отказались от магии, когда вокруг оказались машины, делающие все сами.
— Им это понравилось. Вам нет?
— Нет, если честно, мне ваш мир совсем не нравиться. Но месяц я его потерплю.
— В еде вы тоже, надо полагать, непривередливы? — поинтересовался он. — А что ест ваше животное?
— Что обычные лошади. А я, пожалуй, в еде все же привередлив.
— Ну что ж, — он развел руками. — Постараюсь прокормить вас.
— А золото у вас в ходу? — спросил я, бросив ему монету.
Он поймал ее.
— Сгодится. Однажды Игниферос рассказывал, что оно, как ни странно, в ходу во всех мирах, как, впрочем, и серебро. Удивительно, не правда ли? Такие разные миры, разные люди, народности. Но расплачиваться приходится одним и тем же.
— Вот как? Дядя рассказывал вам про миры?
— Да. Мы часто с ним беседовали, пока он поправлялся после операции. Он тогда еще посмеялся над собой, вспомнив, что всегда считал лекарей в светлой обители самыми бесполезными ее обитателями. Говорил, что маги редко болеют.
— Это правда.
— Но ведь у вас часто были войны. Неужели врачеватели не пригодились раненым?
Я посмотрел на мокрое от дождя окно.
— Вам случай с Игниферосом ни о чем не говорит?
Вилен сник.
— Да, да, я понял — ваша магия смертельна, и цель ваших воинов была вовсе не ранить противника…
— Как и со стороны светлой обители, — добавил я. — Наша общая история темна. Но возможно, она когда-нибудь изменится.
Вилен задумчиво кивнул и сделал знак следовать за ним. Он показал мне комнату для гостей. Она была довольна просторна. Кроме кровати и письменного стола здесь имелся диван с низеньким столиком и отдельная ванная. Через несколько минут Вилен принес миску овса для Шэда и пригласил меня поужинать. Поели мы молча. Врач, похоже, о чем-то сильно, задумался. Я поблагодарил его за ужин и вернулся в свою комнату. Шэд тоже уже поел. Разлегся на ковре посреди комнаты, положил голову на лапы и задремал. А я уселся за чтение.