Девочка зарделась, вспоминая множество величественных портретов, что она видела здесь, в замке, во дворце столицы и в доме леди Кадзуми.
– Ты... ты можешь нарисовать мой портрет, Кано-кун? – робея, произнесла она. – Правда?
– Конечно! – мальчишка лучился энтузиазмом, любуясь девочкой перед собой. – Соглашайся, Кицунэ-чан, я уверен, что это станет моей лучшей работой! Может, попробуем?
Кицунэ, смущаясь, опустила голову и коротко кивнула.
Принц Кано, Кицунэ и Макото скрылись в личных покоях принца. Куо остался в коридоре, у дверей, и, вздохнув с облегчением, дал отбой своим людям. Результат не заставил себя ждать. Леди Хикари в сопровождении замученной самурайским интригами бабушки Таки появилась в коридоре через несколько минут.
– Сусуми-сама, – сказала Хикари, кланяясь Куо, – Могу ли я увидеть мою дочь, Кицунэ?
– Конечно, Хикари-сама, но я все же хотел бы попросить вас дать девочке еще немного времени побыть с принцем, – с этими словами Куо поклонился и поднял на руках курительную трубку генерала Шичиро. – Уверяю, что ничего предосудительного или опасного для здоровья ваша дочь вовсе не затевает, а ее последний акт неповиновения лишь следствие недостаточной информированности. Под понятием «курить» она имела в виду лишь благовония. Что такое табак и для чего действительно нужна трубка, она не понимает. Да и не нужно ей пока этого знать. «Курение», как я и предполагал, ограничилось сжиганием в трубке небольшого количества травяного мусора, дымом от которого леди Кицунэ даже и не желала дышать.
– Я нисколько не удивляюсь поведению моей дочери, Сусуми-сама, уговорами очень сложно отнять игрушку у ребенка, но все же вы должны понимать, что некоторые вещи не должны становиться детскими игрушками. Вы взрослый человек, Сусуми-сама, и в отличие от Кано и Кицунэ не можете сетовать на незнание внешнего мира. Ваши действия заставили меня тревожиться и сердиться на дочку. Доставляет ли это вам удовольствие?
Выговор со стороны женщины был сам по себе чем-то необычным для Куо. Даже генерал Шичиро был в некоторой доле «своим» и выговоры с его стороны Куо практически не воспринимал. Но вдруг разнос рыжему беспредельщику решила учинить женщина, человек совершенно незнакомый, но тем не менее глубоко уважаемый.
– Нет, Хикари-сама... – Куо почувствовал вдруг, как к его лицу прилил жар стыда. Молодой самурай прятал взгляд, словно виноватый школьник перед учительницей. – Я прошу прощения. Подобное никогда больше не повторится. Я буду осмотрительнее... и серьезнее. Клянусь честью самурая и... и своей жизнью.
Стремясь спрятать багровеющее лицо, Куо встал на колени и в низком поклоне коснулся пола лбом. Он пытался скрыть внешние проявления стыда, но уши его предательски ярко алели. Видя стыд и смущение самурая, даже Хикари стало не по себе.
– Хорошо. Я верю вам, Сусуми-сама. Поверьте, мне не хочется быть слишком суровой ни к вам, ни к принцу Кано, ни к моей дочери. Уверена, мы все сделаем для себя необходимые выводы из произошедшего. Могу ли я теперь увидеть Кицунэ?
– Да, благородная леди, пожалуйста, – Куо поднялся на ноги и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы Хикари смогла увидеть девочку, что сидела в кресле, напротив Кано и его мольберта.
Кицунэ, заметив движение, скосила взгляд, улыбнулась и помахала маме ручкой. Хикари сочла за лучшее не мешать и отступила, позволив Куо осторожно закрыть дверь.
– Я поговорю с ней немного позже. Леди Така, побудьте здесь, прошу вас. Уверена, что Кицунэ раскаивается в своем непослушании и больше не будет вести себя неподобающим образом. Оставляю ее вам.
– Да, госпожа. Спасибо вам за содействие и простите меня за то, что побеспокоила вас.
Кицунэ сидела спокойно первые пятнадцать минут, а потом начала выдавать признаки нетерпения.
– Готово? – спросила она.
– Нет пока, – невозмутимо ответил Кано. – Подожди немного.
«Немного» для Кицунэ означало что-то около половины минуты, или даже меньше десяти секунд.
– А теперь готово?
– Нет еще.
– А теперь?
– Подожди пока.
– Но Кано-кун! Я хочу посмотреть!
– Нельзя смотреть на незаконченную картину. Любой комментарий может сбить настрой художника.
– А я молча посмотрю!
– Все равно нельзя.
«Нельзя». Какое слово может звучать привлекательнее? Кицунэ сидела как на иголках, ерзала и сгорала от нетерпения, а Кано как мог ее успокаивал.
– Уже почти все.
– Правда? Ну теперь-то можно посмотреть?
– Потерпи чуть-чуть! – мальчишка сделал еще пару штрихов и довольно ухмыльнулся. – Готово!
Кицунэ метнулась к нему стрелой, обдав волной кружев и сладкого запаха духов, скользнула за спину и обняла за шею.
Пару мгновений Кицунэ смотрела на картину, ничего не понимая, а потом вдруг расцвела, как майская роза.
– Это я? – воскликнула она. – Как здорово!
На белом полотне красовался карандашный набросок симпатичного лисенка, сидящего и обернувшего ноги пушистым хвостом. На голове его красовался небольшой аккуратный бантик, который сразу позволял понять, что этот лисенок – девочка.
– Тебе нравится?
– Просто не представляешь, как! – Кицунэ всплеснула ладонями и подскочила к полотну, указав на его верхнюю часть. – А теперь здесь нарисуй мою маму, сидящую на подушке. А вокруг ее фигуры – золотые лучи, как от солнышка! А вот здесь, справа от меня, – большую кошку... пантеру! Это бабушка. А слева – серого волчонка с грустными глазами! Это Мичиэ-чан. Вот здесь и здесь – двух собачек... худощавые такие и вытянутые, как стрелы...
– Гончие, что ли? – слыша восторженные аханья за дверью, Куо заглянул в комнату и не преминул встрять.
– Да, наверно. Я на картинках видела.
– Деды довольны будут, – Куо загадочно ухмыльнулся, представив пару седых, тощих псов на тонких лапах. Самое что ни на есть точное сравнение. – А меня нарисуете?
Кицунэ уверено кивнула, хотя отдуваться за ее фантазии целиком и полностью предстояло Кано.
– И кто же буду я?
– Волк! – Кицунэ стояла спиной к Куо и не заметила его саркастической усмешки. – Красный волк!
Сарказм сменился выражением довольства.
– Ну, если красный, тогда согласен! У тебя верный глаз, лисенок! А кто у нас Макото?
– Медведь! – не задумываясь, выпалила девчонка. Настала очередь Макото саркастически ухмыляться. – Панда!
– Почему панда? – пробубнил Макото, вздрагивая от неожиданности и удивленно приподнимая одну бровь.
– Большой, сильный, но добрый и... красивый!
Жар смущения прихлынул к лицу великана, и он, пряча взгляд, тихо проворчал:
– Не такие уж панды и добрые...
– Во-во, – Куо, хихикая, сверкал глазами. – Красные волки запросто эту истину подтвердят! Они-то знают, какая у панды тяжелая лапа!
– А я? – осторожно подал голос Кано. – Мне и себя можно нарисовать?
– Конечно! – вот здесь, справа. Бабушка добрая, она подвинется немного правее и отступит чуть-чуть назад, чтобы быть рядом со мной и опекать нас с тобой обоих!
– Я уже взрослый и не нуждаюсь в опеке, – недовольно напомнил Кано. – Ну, хорошо. А кем мне себя нарисовать? – мальчишка гордо расправил плечи, воображая тигра, льва, или могучего водяного дракона.
Кицунэ задумалась на пару секунд, внимательно присматриваясь к Кано.
– Енотик!
– Что?!
– А тебе не нравится? – Кицунэ обиженно надула щечки. – Что, не знаешь, какие еноты пушистые, умные и красивые? А еще они очень чистоплотные и... и добрые!
– Тануки – лучший друг кицунэ! – напомнил Куо. – Разве они не из одних и тех же сказок? Соглашайтесь, Кано-сама! Наша принцесса все верно подмечает!
– Ну хорошо... – Кано все же упрямился, не желая признаваться себе, что он всего лишь енот рядом с волком и медведем. – Если тебе так хочется, я нарисую енота... потом увидишь, как я сражаюсь, и поймешь, кто я на самом деле!
– Ладно. – Кицунэ кивнула и выжидательно уставилась на Кано.
– Что? – не стал томить ее мальчишка.