Да. Хотя для него это не было чем-то необычным, так что он предположил, что это было… ожидаемо.
Кашлянув, он потянулся за салфеткой на столе и вытер рот.
— Извиняюсь.
— Полагаю, тебе действительно нравится эта выпечка, да? — спросила она.
Он не знал, что ответить. Как можно было сказать, что да, конечно, он любил выпечку, но иногда забывал, что он в человеческой шкуре? Зверь внутри него любил есть и пожирать. Похоже, это была единственная цель зверя. Голод, ярость и желание. Все те эмоции, которых не испытывал хороший человек, дворянин. И все же он чувствовал их все, будто каждая эмоция была монстром, живущим внутри него. Каждая своим голосом шептала ему на ухо.
Луна посмотрела на выпечку, потом взглянула на Магду.
— Медовые пирожные?
— Да, — повариха покраснела, радуясь, что кто-то понял, что она приготовила. — Они были фирменным блюдом в моей деревне, и когда я приехала в Лондон, я был удивлена, что никто не держал их на столе все время.
Что-то в Луне смягчилось. Ее плечи опустились, она перестала хмуриться. И Лютер пожелал узнать, почему она так реагировала на простую выпечку.
Конечно, он всегда улыбался, когда видел пирожные. Но это было потому, что он знал, что съест как минимум шесть, а затем еще час будет наслаждаться сладостью. У Лютера было очень мало моментов в жизни, за которые он не чувствовал себя виноватым, и эти пирожные были одним из них.
Но Луна смотрела на них, будто увидела привидение.
— Мы тоже делали их в моей деревне, — пробормотала она. — Я помню, как моя мать не спала всю ночь, готовя их к Самайну.
Магда вздрогнула.
— Мы не произносим эти слова слишком громко здесь, девочка. Не нужно никого расстраивать старыми обычаями.
— Ах да, они всегда так расстраиваются из-за напоминания, — Луна покачала головой и улыбнулась. — Церковь предупредила меня об этом, как только они взяли меня в свои руки. Языческая терминология недопустима. Так всегда, полагаю.
Языческие термины? Церковь?
Лютер смотрел на женщин так, словно одна из них могла дать ему ответы, которые он искал. Но они просто смотрели друг на друга с пониманием, словно у них было общее прошлое, которого он не мог понять.
— Дамы? — спросил он, громко кашлянув. — Могу я попросить разъяснений по поводу того, о чем вы двое говорите?
Обе ответили одновременно:
— Нет.
— Ах, — он взял еще три пирожных и попятился к выходу из комнаты. — Тогда я просто… оставлю вас.
Лютер сунул в рот еще одно пирожное, пока шел по коридору. Кого он впустил в свой дом?
ГЛАВА 11
Луна привыкла к своему новому распорядку на несколько дней, прежде чем запаниковала. Да, она должна была остаться здесь на неделю, пока не появится его тетя, и тогда она сможет доказать, что граф был нормальным человеком в нормальном окружении, и разве это не прекрасно, что он остепенился?
Но она не была… способна. Она не была той молодой женщиной, с которой влиятельный мужчина хотел бы остепениться. И она не знала, как быть этим человеком.
Расхаживая по своей комнате, она чувствовала себя так, будто Лютер запер ее в клетке, и она не могла выбраться из нее. На решетке были красивые бледно-голубые обои, а пол был теплым, из красного дерева, вероятно, стоил больше, чем она заработала за всю свою жизнь.
И что еще хуже, этот проклятый алмаз продолжал ей петь.
— Луна, — кричал он, повторяя ее имя, пока она не подумала, что сойдет с ума.
— Что ты хочешь? — прорычала она, пытаясь держать голову прямо, пока планировала побег из этого сводящего с ума места.
— Ты не хочешь надеть меня? Знаешь, ты могла бы прийти и забрать меня. Я здесь. Жду тебя.
Она хотела. Черт, она бы отдала свою правую руку, если бы могла дотронуться до этого проклятого бриллианта. Но она не смогла его найти. Граф, возможно, не очень хорошо удерживал воров от своего дома, но он очень хорошо прятал свои ценности. Конечно, вокруг была сотня вещей, которые она могла украсть. Но украшения было слишком легко отследить.
Ювелирные изделия сначала оказывались за пределами страны. Они двигались по миру, переходя от одного продавца к другому, пока, наконец, не добирались до кого-то, кто был связан с дворянством. Тогда все уже забывали о потерянной вещи. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не надевал украшение в оперу и его не видел не тот человек. Затем этот продавец исчезал, другой его заменял.