Она уже знала, кто он такой, и не убежала с криком. Такой ответ он ожидал от любой женщины. Но почему-то он хотел от нее большего. Гораздо большего.
Вздохнув, он приказал себе уйти. Он должен был уйти. Сейчас. Пошевелил ногами, и все, что ему нужно было сделать, это согнуть колено. Это не должно быть так сложно. Он просто… должен был…
— Тебе нужно что-то еще? — спросила она. — Или ты хочешь, чтобы я снова сбросила одеяло, чтобы ты мог спокойно стоять и молчать?
— Да, — выпалил он, но потом понял, что сказал. О нет. Он никогда в жизни не был так напуган. Лютер хлопнул себя по глазам и попятился к двери. — Нет, я имею в виду, нет! Конечно, я не хочу, чтобы ты сбрасывала одеяло. Ты серьезная женщина, и я бы не стал так себя вести с тобой. Ты заслуживаешь уважения, что бы ни говорили другие люди на моем посту.
И уж точно она не заслужила такого оборотня, как он, в своей жизни. Конечно, она утверждала, что ее сестра вышла замуж за вампира. И учитывая, что она росла ведьмой, она была более терпима ко многим вещам, но… но…
Нет, он пытался убедить себя держаться. Лютер понял, по какому пути идут его мысли — о том, как он уберет руку и увидит, как она лениво выпускает одеяло из рук. Оно скользнуло бы по прекрасным изгибам ее бедер, спускаясь по бархатистой мягкой коже и по мускулам, которые были так прекрасны.
— Держу пари, ты хотел бы, — ответила она со смехом. — Тебе не нужно притворяться со мной. Все остальные должны верить, что это реальная вещь, а не мы.
О, но что, если он хотел, чтобы это было по-настоящему? Что, если он хотел увидеть, как она выглядела утром, как радость все еще струилась по ее венам, пока она ворочалась, и солнечный свет отражался на огненных локонах ее волос?
Лютеру не следовало даже питать мысли, мечты или надежды. Он знал, что лучше не думать о жизни, которая была не такой, как он прожил.
Его отец хотел, чтобы наследие продолжалось, но Лютер знал, что эта родословная должна прекратиться. Он не мог привести в этот мир больше оборотней, зная, насколько чудовищны эти существа.
Медленно выйдя из комнаты, он вернул руку к глазам. Когда он опустил ее? Он не знал, но, вероятно, где-то между мыслями о том, как она уронила одеяло, и ненавистью к себе за то, кем он был.
— Я пришлю портного, — пробормотал он, запинаясь. — Будь с ним мягче. Мне нравится этот мужчина.
— Я всегда добра к людям. Только не к тебе, потому что ты не позволил мне украсть то, что я хотела украсть.
— Может быть, когда-нибудь, — ответил он с натянутым смехом, который даже для его собственных ушей прозвучал фальшиво.
Затем Лютер побежал по коридору, прочь от величайшего искушения, с которым он когда-либо сталкивался. К счастью, приезд тети довольно быстро охладит эти чувства.
ГЛАВА 17
— Прошу, постойте еще несколько минут, миледи…
Ей не нравилось, что он так ее называл. Она не была ничьей леди, и этому старику серьезно нужно было перестать ее раздражать. И она не могла двигаться. Что, по его мнению, она собиралась делать? Охотно уколоть себя сотней иголок?
Луна не могла дышать, потому что вокруг ее груди торчало не менее двадцати иголок, словно какой-то сумасшедший корсет. А еще вокруг ее бедер, которые должны были сделать ее фигуру пышнее, как утверждал мужчина. Уколы иголок были больше похожи на наказание за то, что она была недостаточно соблазнительна.
Те, что длиннее ее пальцев, он засунул в основание платья. Портной ясно дал понять, что все вещи, которые он принес с собой, еще не раскроены, поэтому все они должны идеально сидеть на ее фигуре.
Это было последнее. Самое последнее платье из тех, что он принес, и он мог только немного подвернуть подол. Она надеялась, что тетя графа не заметит, насколько некачественно было выполнено изделие.
Но, по крайней мере, это было красиво. Изумрудный бархат будет держать фигуру лучше других тканей. Вырез в форме сердца мог скрыть, насколько широкими были ее плечи и насколько большими были ее руки. По крайней мере, он больше нигде не добавлял никакой другой ткани. Хотя ей нужно быть очень осторожной, двигая руками, иначе она порвет рукава платья.
Выдохнув, она проигнорировала жжение в руках из-за того, что они были подняты так долго.