========== Часть 1. Морсмордре ==========
Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового?
Потому что при расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца
Зигмунд Фрейд
— Добро пожаловать, — вежливо напел женский голос.
Он же, услышав это в сотый — или который уже по счёту? — раз, вернул любезность, машинально провёл картой клиента по входной панели и ступил внутрь.
Музыка чарующей и томной мелодией звучала в каждом уголке; неоновые лампы переполняли помещение ядовитым светом; лазерные лучи плясали в воздухе, переливаясь от кислотно-зелёного до кроваво-красного цвета; дым-машины заполняли зал лёгкой дымкой, отдающей сладковато-пряным ароматом; столпы искр взмывали холодными фонтанами к потолку; зеркальные стены отражали лоснившиеся от пота или же масла тела танцоров, устраивающих групповое шоу на сцене; расположившиеся на удобных креслах посетители расслабленно попивали напитки, позволяя танцу проникнуть не только возбуждением в кровь, но и эйфорией — в саму душу.
Гарри посещал стрип-клуб «Морсмордре» с регулярной периодичностью, в какой-то момент превратившейся в сознательную привычку, которой он не смел изменять. Первый раз заглянув в заведение по чистой случайности — или, скорее, по необходимости, — он возвращался в полном одиночестве, садился на ставшее уже привычным место, заказывал «Булевардье» и цепко всматривался в танцоров.
«Морсмордре» — от латинских слов mors (cмерть) и mordere (кусать) — именно так называлась парочка музыкальных групп из разных стран, фармакологическая компания, ресторан фьюжн-кухни; таким был псевдоним одного бельгийского художника, ежемесячно выставляющего картины в промежуточной смеси стилей меж постимпрессионизмом и полной абстракцией, а также «Укусом смерти» именовался парфюм знаменитой марки Twilfitt and Tattings и среди прочих совпадений — клан мафии.
Каждое из совпадений было интересно по-своему, и в особенности последнее, а именно: мафия. Старинный клан головорезов, облагородившийся через связь с королями; или же королевская кровь, подпорченная кровавыми деньгами иноземных и очень «предприимчивых» купцов — «пиратов» в простонародье; или же побочные ветви привилегированных семей, сплетённые в единое целое и построившие свою империю на амбициях: желании богатства, славы и власти — желании, которое омыло всё побережье в крови. Всё это лишь исторические факты из наследия «Морсмордре», затерявшиеся во времени, — но факты, которыми клан гордился. Каждый из кланов гордился своей родословной — и было чем, надо признать. Однако Гарри хоть и признавал, и прекрасно всё знал, но не испытывал и капли заинтересованности в историческом достоянии самого клана — на кой ему это? Разве что… Да.
Разве что…
Гарри улыбался.
Случайности не случайны, как и неслучайной была специфика этого клуба. Заключалась она в некой отличительной черте — изюминке, если угодно, — ведь все стриптизёры появлялись в зале исключительно в масках, и клиенты обращались к ним как к «Пожирателям смерти» и никак иначе. Таинственность или же неординарность, сперва показавшаяся до забавного эксцентричной, после обрела толику смысла: когда Гарри замешкался, застав одно из популярных шоу, а заодно заметив звезду этого места — самого главу Пожирателей — Лорда Волдеморта.
Посланник смерти ступал среди тяжёлого плотного тумана, стелившегося по полу. Тёмная мантия взмывала в воздухе и опускалась, обозначая контуры тела: чёрная ткань струилась и ниспадала каскадом, подчиняясь каждому его шагу, каждому движению тела, каждому жесту, словно тонкая невесомая материя оборачивалась скользящей тенью — то была настоящая магия. Мрачное, нагнетающее, удушливое, и оттого ещё более захватывающее волшебство движений, которое заставило сердце Гарри на миг остановиться, а затем — начать биться по-новому.
Тогда он сделал шаг к сцене и понял одно: вне всякого сомнения, с этого момента их с Волдемортом сердцебиение стало созвучным.
А когда бледная ладонь обхватила пилон и прочие Пожиратели уважительно расступились, с лёгкостью покачнувшись из стороны в сторону необычным полукругом, чтобы тут же рухнуть на пол в немом поклоне, Гарри — а вместе с ним, похоже, и весь зал — в благоговейном восхищении застыл.
Чёрный смерч закрутился вокруг пилона, поднимаясь ввысь вместе с густым туманом, заклубился почти под самым потолком и рухнул вниз. Полы мантии раскрылись как крылья, неспешно спадая на пол вместе с плавно опускающейся фигурой. Пожиратели тотчас скопились вокруг Волдеморта, выступая вперёд точно войско, и, казалось, мрак затопил зал, погружая всех в непроглядную бездну. Даже сцена ушла в тень, оставляя взгляду еле различимые силуэты.
Романтичной натурой Гарри не был — или же всё-таки был? Нет, разумеется, жила романтизма присутствовала во всех — отрицать такое смерти подобно. В нём же эта жила была скорее истощена, а быть может, и вовсе откопана чужими стараниями.
В то мгновение Волдеморт высек багровую искру внутри него, и та незамедлительно распространилась пожаром, вскоре обуглившись сформировавшимся до конца желанием — желанием вступить в права владения.
По коже пробежали мурашки, и Гарри встрепенулся; улыбка оскалом растянулась на лице, и он поправил очки.
Неразбавленный восторг от увиденного пробрался внутрь, отпечатавшись логотипом змеи и черепа на сердце; хотя, возможно, он был там всегда. И в то мгновение — в мгновение острого осознания судьбоносного столкновения — луч прожектора озарил сцену: зелёный свет петлял в клубах густого дыма, обступая едва ли не призрачные фигуры танцоров. Они сплочённо взмыли ввысь, точно вороны, вдоль пилонов, в то время как вытянутая одиночная фигура Волдеморта — а его Гарри не мог спутать ни с кем из-за угольно-чёрной витиеватой маски — зацепилась двумя руками за гладкую поверхность, медленно заскользила по кругу, словно рисуя невидимую линию на полу, и резко ускорилась, с ленивой грацией перевернувшись в воздухе. Мантия тотчас распахнулась, на мгновение оголяя тело — гибкое и подтянутое, — и Гарри затаил дыхание, ощущая распространяющийся от кончиков пальцев к ладоням зуд желания сорвать ткань, а за ней и маску, чтобы увидеть его всего.
Однако, как гласило первое правило клуба: касаться руками стриптизёров было запрещено. Но Гарри и не желал касаться Волдеморта руками — он хотел впиться в его кожу губами, вгрызться в мягкую плоть зубами и смотреть, как будут закатываться чужие глаза от экстаза, когда тот будет отдавать свою душу; хотел войти в его тело членом и ощущать, как под напором расступаются пульсирующие стенки; хотел медленно трахать порочный рот и сдавливать его шею, чувствуя вибрации застревающего в горле дыхания. Возможно, выпить его последний вздох, а быть может, подарить первый — всё зависело от самого взаимодействия.
Он многое хотел с ним сотворить — именно с ним, — но по-прежнему сдерживался, будто намеренно искушая самого себя, доводя до крайности и проверяя на прочность выдержку, ведь азарт от длительной охоты намного приятнее предсмертных трепыханий загнанной в ловушку дичи. А здесь, в собственных угодьях, спешить не было нужды — ожидание всегда было и будет восхитительной прелюдией. Вот что-что, а ждать Гарри умел. И не только умел, но и крайне любил, ведь суть романтики в неопределённости{?}[«Как важно быть серьёзным» (англ. The Importance of Being Earnest) Оскара Уайльда
].
И он, как восторженный поклонник, посещал каждое шоу, в котором участвовал Волдеморт. А затем, ещё до того, как представление закончится, наведывался в его гримёрку, чтобы оставить в знак почтения букет из гибридных лилий сорта «Чёрный принц». Записки Гарри считал чем-то прозаичным — слишком прямым и обыденным способом общения, — а ему нужно было выделиться: стать настолько ослепительно ярким, что в свете сладкий не заметит истину. Поэтому Гарри вставлял меж тонких стеблей успевшие слегка помяться полароиды: застывшие моменты вжимающихся в кожу до покраснений пальцев, слипшихся от слёз ресниц, обрамлявших остекленевший глаз с расширенным зрачком, пролитых на белую ткань, подобно росчерку крови, алых чернил… Что, впрочем, тоже было приложением сомнительной оригинальности, но идеальным методом, чтобы привлечь внимание, не привлекая внимания.