— Я готов, — откидываю голову назад, упирая её в стену. Держать её самостоятельно слишком трудно.
— Готов к чему?
— Поправиться.
— Тебе что-то нужно?
— Помоги мне…
***
Трезвость — это не тяжело.
Это ужасно больно.
По коже бегают мурашки, в мышцах будто поселились мелкие насекомые, которые беспрестанно копошатся. Мне постоянно кажется, что кто-то медленно вдавливает в мой мозг осколки зазубренного стекла. Один кусок достигает цели, тогда как другой только начинает своё медленное насилие над телом. Мне ничего не хочется так сильно, как забыть навсегда эти ощущения.
Дрожь и тошнота не проходят. Меня рвёт до тех пор, пока горло не становится открытой раной, и тогда уже кровь льётся в унитаз.
По какой-то непонятной мне причине Грейнджер здесь.
Молча меняет мокрые тряпки на лбу, помогает залезть в ванну, когда от меня несёт потом и желчью.
Я умоляю её убить меня. Умоляю о наркотиках.
Джордж тоже приходит. Я на коленях, в истерике трясу карманы его штанов в попытке найти хотя бы немного, но он только печально качает головой. Говорит, что он чист.
Просто потрясающе.
Во время очередной сильной галлюцинации — когда я, клянусь, вижу жуков под кожей моего предплечья — я расцарапываю свою тёмную метку до мяса. И когда она находит меня в луже крови, стекающей по моей руке, она плачет.
Спустя несколько дней я кричу на неё за то, что ей плевать. Обвиняю в скрытых мотивах и со всей силы толкаю в стену. Её голова с треском ударяется о дерево, и она сползает на пол с широко раскрытыми от ужаса глазами.
Я протягиваю к ней руки — я так хочу извиниться — но её передёргивает. Меня передёргивает ещё сильнее.
Блять. Какой же я монстр.
Больше Гермиона не возвращается. Теперь это Молли: суетится, приносит мне еду и помогает влачить моё жалкое существование. Теперь это Молли: трёт мне спину, пока меня жутко трясёт, и кутает в вязаные одеяла, когда я тону в собственном холодном поту.
Через несколько дней или недель — может быть, через месяц, я просыпаюсь, и мои глаза чисты.
Я отчаянно моргаю, оглядывая чердак свежим взглядом. Свет, льющийся через единственное окно, освещает пространство сильнее, чем я помню. Всё приведено в какой-никакой порядок, это больше не похоже на тот хаос, который был во время моего очищения.
На слабых, дрожащих ногах я бреду в ванную. Опираясь обескровленными серыми руками на край раковины, делаю глубокий вдох.
Мне страшно смотреть на своё отражение.
Дыхание сотрясает моё тело, когда глаза наконец встречаются с тощим привидением в зеркале. И это я? Волосы настолько отросли, что под ними не видно бровей, а их цвет уж никак нельзя назвать даже пародией на малфоевскую платину. Щетина превратилась в мерзкую бороду. Ладонь скользит по подбородку, пока я кручу головой взад-вперёд, всё ещё разглядывая себя в грязном зеркале.
Я едва узнаю человека, который смотрит на меня: бесконечно тёмные круги под глазами и новые шрамы.
— Что ты с собой сделал? — мой голос глухим эхом отдаётся в кафеле ванной.
***
Я поворачиваюсь к едва слышному стуку, отражающемуся от голых стен, и не удивляюсь, обнаружив там Грейнджер. Она всегда подходит очень тихо, в то время как присутствие Молли всегда, кажется, занимает всё пространство в комнате.
Я оборачиваюсь через плечо, мои брови приподнимаются в знак приветствия.
— Ты вернулась, — бормочу я и чувствую, как жар заливает мои щёки.
Она откашливается, и я краем глаза вижу, как выпрямляется её спина.
— Ну, конечно, — она сердится на меня, и я не могу сдержать ухмылку, которая приподнимает уголки моих губ. — Я просто… я подумала, может быть, ты не хотел, чтобы я была тут… в то время.
Что за нелепая мысль. Я фыркаю и отворачиваюсь обратно к окну.
— Как ты? — робкий голос тает в сухом воздухе чердака. Скорее всего, она боится меня после того, как я впечатал её головой в стену. И мне не за что её винить.
— Потрясающе, — бормочу я и провожу рукой по своим чересчур отросшим волосам. Они настолько длинные, что приходится постоянно убирать пряди с глаз.
— Хочешь… — она делает робкую паузу, переступает с ноги на ногу, — Хочешь, я их отрежу?
Снова откидываю чёлку и молча смотрю на её.
— Твои волосы, — она кивком указывает на мою голову. — Я, конечно, не слишком хорошо это делаю, — со смехом признаётся она. — Но я стригла Гарри…
— У этого идиота самая ужасная стрижка, которую я когда-либо видел.
— Ну, возможно, — она прячет улыбку. — Но так было всегда! Я не могу быть в ответе за все годы беспорядка на его голове.
— Неплохие навыки продаж, Грейнджер, — мои губы растягиваются в кривую улыбку. — Но я всё же пас.
— О, да ладно тебе! После этого ты почувствуешь себя намного лучше, — она уверенно подходит, садится на скамью в нише напротив меня и поджимает под себя ногу. От такой близости я напрягаюсь как струна.
— Посмотри на свои волосы, Грейнджер. О каком доверии может идти речь, когда ты позволяешь себе разгуливать с такой гривой?
Смех срывается с её губ, она тянется вперёд и щиплет меня за руку.
— Ау! — заявляю я, потирая пострадавшее место.
— О, ты всегда был таким ребёнком, — она достаёт свою палочку, одним взмахом превращает подушку с моей кровати в табурет и призывает пару ножниц и расчёску.
Я нервно дёргаю свои пряди и напряжённо морщу лоб, когда вижу, как она возбуждённо размахивает ножницами.
— Я не знаю…
— Послушай, ты не можешь выглядеть хуже, чем сейчас, — она пожимает плечами, и, несмотря на раздражённое выражение лица, я подчиняюсь ногам, которые сами несут меня к табуретке.
Хрипло выдохнув, я сажусь, и её пальцы тут же оказываются в моих светлых волосах. Мурашки бегло расползаются по моей коже.
Она берёт прядь и осматривает её, прежде чем намочить палочкой всю мою копну.
— Какую длину ты хочешь? — она стоит передо мной и расчёсывает волосы, пока они не начинают раздражающе лезть мне в глаза.
— Мне всё равно, Грейнджер. Просто убери это с моих глаз, — отодвигаю пальцами чёлку, и она фыркает, возвращая её обратно.
— Мне кажется, надо немного укоротить. Сделаю что-то похожее на то, что было на шестом курсе, — она наклоняется так, что её глаза находятся на одном уровне с моими, но она смотрит на мои грязные волосы, а не на меня. Не думаю, что она поняла, какую странную вещь только что сказала.
Моё лицо расплывается в дразнящей ухмылке.
— Я понятия не имел, что ты следишь за моей причёской, Грейнджер.
Она пристально смотрит на меня обиженным взглядом, отчего моя улыбка становится всё ярче.
— Я явно не это имела в виду, — ощетинилась она. — Я просто считаю, что на шестом курсе ты был не таким ужасным, как раньше. Или, как сейчас, если на то пошло, — она раздражённо выпрямляется и подходит к затылку, резко дёргая меня за голову, что вызывает у меня лишь тихий смех.
— То есть ты утверждаешь, что я был самым привлекательным на шестом курсе? — провожу языком по зубам, и она легонько шлёпает меня по макушке.
— Драко Малфой, я нарочно испорчу тебе причёску, если ты сейчас же не прекратишь.
— Просто признай это. Я не буду винить тебя или что-то в этом роде. Я дьявольски красив, и, к тому же мы оба понимаем, что девчонкам нравятся плохиши. Я просто никогда не думал о тебе в этом ключе, вот и всё, — отвечаю небрежно. Я почти уверен, что зашёл слишком далеко и что в любой момент моё лицо может взорваться гнойными фурункулами, но я просто не могу удержаться от соблазна пошутить над ней.
Она стонет, но удивляет меня искренностью своего ответа.
— Ладно, Малфой. На шестом курсе ты казался наименее мерзким. Если хочешь перековеркать мои слова, то да, ты был самым красивым, хорошо. Как хочешь, так и воспринимай это.
— Ух ты… — изумляюсь я. — Не могу поверить, что ты считала меня красивым на шестом курсе.
Ещё один шлепок, но я только смеюсь.
Грейнджер двигается уверенно и решительно, кромсая кончики моих волос. Когда она проводит пальцами по моей голове, я расслабленно прикрываю глаза.