Что, блять, ещё может быть? Костяшки побелели от того, как сильно я вцепился в спинку скамейки.
— Она спрашивала о тебе.
Что? Я медленно поворачиваюсь к нему, ожидая объяснения и озвучиваю свой вопрос.
— Что? — говорю едва слышно.
Его губы растягиваются в кривую улыбку.
— Да, это было странно. Она проверила, жив ли я, а когда поняла, что жив, то спросила, всё ли с тобой в порядке. Она произнесла это так тихо, что я не был уверен, правильно ли расслышал. Конечно, я видел тебя всего час назад или около того, так что я кивнул ей только раз. Она больше ничего не сказала, но, похоже, это было всё, что ей нужно было знать. После этого она, кажется, стала более… смиренной. Как будто ей просто нужно было убедиться, что с тобой всё в порядке.
Горячие слёзы застилают глаза, горло сжимается, чувства полностью захлёстывают меня. Мне нужно убраться подальше от Золотого мальчика, пока у меня не началась настоящая паническая атака.
— Вот… — Поттер достаёт причудливый запечатанный конверт с изящной каллиграфической надписью на лицевой стороне. Семья Малфоев.
Мои брови сходятся на переносице.
— Это что?
— Твою мать награждают орденом Мерлина второй степени на Балу Победы. Я… — он тяжело вздыхает, прежде чем продолжить. — Я хотел всё рассказать до того, как ты его получишь.
Это отрезвляет меня, и я снова поворачиваюсь к нему лицом.
— Орден Мерлина?
— Да, как будто награды что-то значат после всего, через что мы все прошли, — фыркает он и проводит рукой по растрёпанным волосам. — Гермиона не в восторге от этого. Говорит, что это награда за убийство людей. Рон, разумеется, на седьмом небе от счастья, — Гарри смеётся и снова смотрит в землю. — Ты должен прийти. Это много значит для Гермионы.
У меня слезятся глаза, и я несколько раз моргаю, чтобы согнать непрошеную влагу.
— Я подумаю об этом.
— Она это оценит, — кивая снова говорит он и заходит в Нору.
Такое чувство, будто меня ударили бладжером. Я опускаюсь на скамейку, закрыв лицо руками.
***
Слова срываются с моих губ ещё до того, как я переступаю порог кабинета Бреннера.
— На этой неделе у меня для вас куча дерьма, Гарольд, — бестактно падаю на диван и кладу руки на затылок.
Бреннер тихо смеётся и закрывает за мной дверь.
— Выкладывайте, — говорит он, выгибая бровь, и садится на своё место.
С чего начать? Я должен вывалить на него всё это чёртово дерьмо.
— Я извинился перед Поттером.
— За что?
Я вздрагиваю.
— Проще всего сказать «за всё»; список, вероятно, будет длинноват.
Ещё один сухой смешок Бреннера. Он открывает свой блокнот.
— Ладно, я полагаю, что это ещё не всё.
— Он рассказал мне кое-что о моей матери, — глаза опускаются на переплетённые пальцы. Я не ощущал, как сильно сжимал их, пока костяшки не стали белыми. — Она солгала Тёмному Лорду. Её послали проверить, мёртв ли Поттер, и она солгала.
Бреннер удивлённо мычит, быстро царапая ручкой по блокноту.
— Поттер говорит, что если бы она не солгала, то война закончилась бы совсем по-другому. Он бы умер.
Бреннер не отрывает взгляда от бумаги.
— Очень интересно.
Я пристально наблюдаю за ним. Любопытно увидеть его реакцию.
— Она… она спрашивала обо мне. Прежде чем солгать, она хотела знать, всё ли со мной в порядке. Когда она узнала, что я жив… вот тогда и солгала.
Бреннер смотрит мне в глаза, плотно сдвинув брови над очками.
— Это правда?
— Наверное, — пожимаю плечами, ёрзая на стуле. — Не уверен, что у Поттера есть причины лгать о таких вещах.
— И как вы себя чувствуете? — голос Бреннера мягкий. Будто он боится напугать меня.
Фыркаю. Ни одной идеи, как на это реагировать. Прошло уже четыре дня с тех пор, как я получил эту новость, и я всё ещё пытаюсь понять, что чувствую по этому поводу. Моя мать рисковала своей жизнью, просто чтобы узнать, в порядке ли я.
— Как это должно заставить меня чувствовать себя?
Бреннер поджимает губы и пожимает плечами. Похоже, сегодня просто не будет.
Я продолжаю:
— Мне хотелось бы понять её мотивы. Какая разница, в порядке я или нет? Почему она вообще спросила об этом? Почему она солгала? Всё это не имеет смысла.
— А по-моему, это имеет смысл, — говорит Бреннер.
Мои глаза вспыхивают, не уверен, что правильно его расслышал.
— Что вы имеете в виду?
— Я думаю, не нужно быть гением, чтобы понять — ваша мать любила вас и была готова рискнуть многим, чтобы обеспечить вашу безопасность.
Отпускаю едкий смешок:
— Вы сошли с ума, Бреннер. Вы мне нравитесь, но вы определённо сумасшедший.
Он ухмыляется и закрывает блокнот:
— Какие ещё у неё могли быть причины?
Я молча размышляю в тысячный раз, почему она так поступила. И снова и снова возвращаюсь к одной и той же мысли. Она беспокоилась за меня.
Подобный вывод о собственной матери не должен так ошеломлять, но именно так и происходит.
— Одно это действие не компенсирует остальные ужасные вещи, которые происходили со мной, пока она бездействовала, — хмурюсь, вцепляясь пальцами в волосы.
Бреннер глубоко вздыхает и наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени:
— Да, не компенсирует. Какие у вас в целом чувства к матери?
Прекрасный коктейль из ярости и раздражения охлаждает мою кровь.
— Что это значит?
Гарольд закатывает глаза и выпускает усталый вздох.
— Я думаю, вы должны признаться себе, что злитесь на неё.
— Это не так.
— Думаю, что так. И думаю, что когда вы признаете это, то сможете простить её и понять, что, хоть она и совершала ошибки, но она всё ещё любила вас. Она хотела, чтобы вы были в порядке, даже если не знала, как это сделать. Вы можете злиться на кого-то и всё равно любить его — даже скучать по нему. Эти эмоции не являются взаимоисключающими.
Я делаю долгую паузу, обдумывая его слова. Пытаюсь понять эмоции, которые бурлят в венах; я точно чертовски зол. Я бы хотел…
— Скажите мне, о чём вы думаете, — мягко просит Бреннер.
— Было бы неплохо, если бы она не была такой бесхребетной! Я хотел бы, чтобы она сделала хоть что-нибудь для меня до последнего дня своей жизни, и, чёрт возьми, я хотел бы, чтобы она сделала это при мне, а не при долбаном Гарри, блять, Поттере! Как так? Один грёбаный момент, а я даже не в курсе? Я получаю эту информацию из уст от мальчика, который получает всё?
— Вы сейчас злитесь?
— Да, чёрт побери, я злюсь! Всё могло бы быть по-другому, понимаете? Она могла быть рядом, когда я нуждался в ней. Она могла бы помочь мне выбраться из всего этого дерьма вместо того, чтобы смотреть, как я тону в нём… — горло сжимается до такого состояния, что я не могу проглотить слюну. — Я хочу знать, что моя мать любила меня, а не сидеть в кабинете моего психотерапевта и гадать, основываясь на информации из вторых рук!
Моя грудь тяжело вздымается, яркий малиновый свет вспыхивает под веками. Я очень, очень зол.
— Я не хочу на неё злиться, — признаюсь я, чувствуя, как предательская слеза скатывается с ресниц. Мои глаза поднимаются, и я смотрю на Бреннера, который полон спокойного удовлетворения.
— Тогда простите её.
Негромкое рыдание вырывается из груди. Разум переносит меня в гостиную, где она стояла и смотрела на то, как Тёмный Лорд клеймит меня своей тёмной меткой; на то, как меня пытают. Я помню все её взгляды, до последнего — отчаянного, когда он попросил своих последователей выйти вперёд.
Я не хочу помнить её такой.
Я хочу помнить её читающей в большом кресле у окна в своей комнате или подстригающей увядающие розы в саду. Я хочу знать, что она любила меня до последнего своего вдоха.