За закрытыми веками оживает луг. Сегодня здесь тихо, лёгкий ветерок едва колышет высокую траву. Ближе к центру я вижу розовые кусты, и когда приближаюсь к ним, я вижу её. На руках садовые перчатки, на затылке аккуратный шиньон.
Она оборачивается и, понимающе улыбаясь, протягивает свою ладонь. Когда я нежно беру её, она улыбается шире, отчего вокруг её глаз появляются маленькие морщинки. Она ниже меня, и, будучи ребёнком, я никогда не думал, что настанет день, когда буду смотреть на неё сверху вниз. Хотя она всегда говорила мне, что я точно её перерасту.
Я пытаюсь найти в голубых глазах холод или гнев, но их нет. Там покой. Глаза ясные и полные чего-то, чего я не знаю. Она молчит. Я списываю это на то, что она плод моего воображения.
Мама улыбается и обнимает меня за талию.
Она здесь. В розах. Там, где ей и положено быть. И даже если этот момент не настоящий — это мой момент.
========== 27. И ты говоришь ==========
Комментарий к 27. И ты говоришь
Мы этого ждали. Пришёл момент насладиться.
I keep fighting voices in my mind that say I’m not enough
Every single lie that tells me I will never measure up
Am I more than just the sum of every high and every low?
Remind me once again just who I am, because I need to know
You say I am loved when I can’t feel a thing
You say I am strong when I think I am weak
You say I am held when I am falling short
When I don’t belong, You say I am Yours
And I believe, I believe
What You say of me
I believe
Lauren Daigle — You Say
***
Во время нашего последнего сеанса мы с Бреннером обсуждали мой «прорыв». Ну или как он это называет. Я не уверен, что всё так драматично, но мы проговорили, что моя мать всё же любила меня — и, таким образом, её стоит простить за неправильные поступки. Говорили о том, что, возможно, мне стоит принять то, что люди тоже хотят любить меня. И что они простят, если я не смогу любить их так, как им нужно.
Я заметил, что Бреннер любит использовать «они» вместо «она», хотя мы оба понимаем, что речь идёт о Грейнджер.
Главное, что он пытается до меня донести — если у моей матери не было шанса выразить свою любовь по-настоящему, то у меня всё ещё есть такая возможность. Мне это кажется немного глупым, но Бреннер пока ни разу не обманул меня, так что я киваю и пытаюсь вникнуть в то, что он говорит.
— Как прошли эти выходные? — весело спрашивает он.
— Хорошо, — отрезаю я, отчего Гарольд усмехается.
— Отлично, — внимательно смотрит на меня. — Вы хотите о чём-нибудь поговорить?
— В эту субботу будет ровно год со смерти моих родителей, — выдавливаю я сквозь сжатые челюсти и прижимаю пальцы к вибрирующей шее. — Весь Лондон будет праздновать победу. И смерть моих родителей.
— Сожалею, — говорит он мне. Как будто это чего-то стоит.
— Угу, — всё, что я могу выдавить.
Бреннер прочищает горло.
— Вы идёте на Бал Победы?
— Нет, — инстинктивно отвечаю я, ощущая, как жар слегка окрашивает щёки. — Не хочу выглядеть посмешищем. Это не мой праздник.
— Вы сражались на стороне победителей…
Громко смеюсь и закатываю глаза.
— Ага, последний час. А не когда это имело значение.
— Вне зависимости от срока это имело значение, Драко, — успокаивающий голос Бреннера мало помогает мне справиться с хаосом, бушующем в моей голове.
Провожу языком по зубам и думаю, чем ещё я должен сегодня поделиться со старым добрым Гарольдом. Он уже видел всех моих демонов. Каких ещё показать?
— Грейнджер попросила меня быть её спутником, — говорю я, дёргая себя за пальцы до хруста.
Лицо Бреннера светится, как будто он и Молли Уизли наконец-то достигли своей цели. Я смеюсь.
— Я отказался, Бреннер.
Его лицо вытягивается.
— Почему?
— Ей вручат чудесную маленькую награду и признание за весь этот героизм. Думаю, ей не нужно, чтобы Пожиратель смерти оттенял этот момент.
— Чушь! — нехарактерно бурно вскрикивает Бреннер.
Я смотрю на него шокированным взглядом.
— Простите?
— Вы один из самых глупых и раздражающих клиентов, которые у меня когда-либо были. Вы это знаете? — говорит он, недоверчиво нахмурившись. — Неужели вы ничего о ней не узнали? Я не консультант по семейным взаимоотношениям, но мне хочется думать, что у меня счастливый брак, так что, прошу, прислушайтесь к моему совету. Слушайте её. Перестаньте считать, что вы лучше знаете, что для неё хорошо, а что нет. Услышьте её. Если она позвала вас, вы не думали, что просто нужны ей в этот момент?
У меня отвисает челюсть. Уже не в первый раз Бреннер приводит отличный аргумент.
— Ну, я просто… У меня есть планы, — хватаюсь за первое, что приходит в голову. — Я читаю на открытом микрофоне.
Теперь очередь Бреннера терять дар речи.
— Что вы читаете?
Громко сглатываю.
— Ну, это все ваши дурацкие хобби… я начал болтать с одним парнем в кофейне, и он посоветовал мне прочитать кое-что из моих работ на вечере открытого микрофона. Я пока точно не подтвердил участие, но предварительно вписал своё имя в список.
Широкая улыбка расползается по лицу Бреннера, и он смеётся.
— Звучит как подтверждение участия.
Хмуро смотрю на него.
— Я могу отказаться, если захочу.
— И вы собираетесь отказаться?
Я на минуту задумываюсь об этом. Трудно отказаться от того, что на самом деле не рассматривал на полном серьёзе. На днях, выходя из туалета, я внёс себя в список, только потому, что он попался мне на глаза. Это не значит, что я дал непреложный обет или что-то в этом роде.
— Возможно.
— Можно мне прийти? — Бреннер говорит это так небрежно, что я давлюсь слюной.
Широко распахнув глаза, я восклицаю:
— Конечно, нет! Вы в своём уме?
— Но почему? Я хочу посмотреть на успех, которого вы добились. И я люблю кофе.
Что может быть хуже того, что он станет свидетелем моего позора? Это было бы невыразимо унизительно.
— Слизеринцы обычно не приглашают кого-то стать свидетелями их унижения.
— Было бы неплохо, если бы рядом был друг, — с надеждой говорит он. Но, когда мой хмурый взгляд остаётся неизменным, он пробует ещё. — А что, если я пообещаю никому и никогда не говорить об этом? Я не буду упоминать ничего из того, что вы прочтёте, до конца наших сеансов!
Я подозрительно смотрю на него, в ответ он скрещивает пальцы в маленьком крестике и сверлит меня взглядом, полным надежды. По непонятной мне причине я смягчаюсь.
— Ладно. Но вы должны сидеть за задним столом. И ни звука. Не хлопайте, не кричите, просто сидите тихо. А потом уходите, и мы не вспомним об этом никогда.
Бреннер закатывает глаза и дарит мне самую широкую свою улыбку.
— Звучит как план.
***
За окном непрерывно льёт дождь. Нога нервно стучит по полу, с лёгкостью подстраиваясь под его ритм. Сижу и жду, пока Эд откроет это дурацкое шоу. Так. Я просто должен, чёрт возьми, уйти. Вот что я должен сделать.
По факту какая польза от чтения стихов вслух? Это ужасно унизительно. Вообще не могу понять, почему подписался на это.
Я ухожу. Всё, точно. Но не успеваю подняться на ноги, как по комнате разносится голос Эда. Дрожь беспокойства распространяется по всему телу.
О чём, чёрт возьми, я думал?
Колокольчик над дверью постоянно звенит, но я не смотрю. Бреннер уже сидит напротив меня, хотя изначально я сказал ему, что его место на задних рядах. Когда он вошёл в кофейню, я почувствовал, что мне отчаянно нужно дружеское лицо в толпе, и, слегка нахмурившись, жестом пригласил его за мой столик.
Эд представляет первых участников, и я клянусь грёбаным Салазаром, что миллион сердитых сов взлетают в моей груди. Меня сейчас вырвет только что выпитым мокко фраппучино на стол.
Фольклорный дуэт заканчивает свою песню, и следующей выходит на сцену девушка с монологом о своём первом менструальном цикле или разбитом сердце, а может быть, и о том, и о другом. Я не слушаю.
— Чёрт возьми, — бормочу я себе под нос. Бреннер ловит мой пристальный взгляд. Так не должно быть, но это успокаивает меня.
— Я действительно горжусь вами, Драко. Знаю, что это не так уж много значит для вас, но просто хотел это сказать, — говорит он и смотрит на меня поверх удивительно чистых очков своими ясными, бледно-зелёными глазами. Я хочу признаться, что его мнение действительно каким-то образом стало иметь значение за последние несколько месяцев, но я не могу… не сейчас.