— Ох, заткнись, — упрекает она меня так похоже на Рона Уизли, что я почти смеюсь. — Ты искренне считаешь, что я боролась с Воландемортом ради того, чтобы мир наполнился объятиями? Я убила Беллатрису Лестрейндж, потому что она собиралась убить мою дочь. Я боролась за мир, где мои дети будут в безопасности. Где мои внуки могут узнать об этом страшном времени только из учебников и никогда не увидеть этот ужас своими глазами. Я верила в то, за что мы боролись, но моей главной целью была моя семья. Мы, — она показывает на пространство между нами, — не такие уж и разные.
— Это не то же самое, — решительно отвечаю я, качая головой.
— Может быть, — она пожимает плечами и наколдовывает скамейку и одеяло, — но ведь очень похоже, не так ли?
Я сажусь, и она накрывает одеялом мои ноги. Внезапно Молли наклоняется, по-матерински целует меня в макушку и ободряюще хлопает по спине.
Она возвращается к Норе и бросает через плечо:
— Кричи, если понадобится помощь.
Я смотрю в сад и думаю о добре и зле, обо всём, что между ними; думаю о Хогвартсе и моей маме. И о том, как Небула может заставить все эти мысли исчезнуть.
========== 3. Будь что будет ==========
From throwing clothes across the floor
To teeth and claws and slamming doors at you
If this is all we’re living for
Why are we doing it, doing it, doing it anymore
I used to recognize myself
It’s funny how reflections change
When we’re becoming something else
I think it’s time to walk away
So come on let it go
Just let it be
Why don’t you be you
And I’ll be me
James Bay — Let it go
***
Воздух на чердаке слишком спёртый.
Я ловлю себя на мысли, что хочу пройтись, и, вроде, силы ко мне вернулись. Есть становится легче, а кожа наконец приобретает более здоровый оттенок — серой её больше не назовёшь. Книги, которые Грейнджер оставила несколько недель назад, закончены. Я прочёл их за два дня — пожирая каждое слово — мой мозг обезвожен от мыслей и требует духовной пищи.
Я нахожу в себе силы и начинаю практиковать аппарацию: сначала в рамках комнаты, потом из комнаты в комнату, между этажами. Молли смешно пугается: взвизгивает, вскидывает руки и, браня, выгоняет меня из кухни, хоть и в её голосе слышится смех.
Позже той же ночью я аппарирую в сад и нахожу её там, сидящую на скамейке, завёрнутую в гигантское вязаное одеяло. В её руках очень большой бокал красного вина. Когда я сажусь рядом, она смотрит на меня печальными, покрасневшими от выпитого глазами. Долгое время мы сидим в полной тишине, которую прерывают только звуки, доносящиеся с заднего двора Норы. В конце концов, она начинает говорить.
— В то лето, когда близнецам исполнилось семнадцать, они пугали меня — аппарировали по всему дому, туда-сюда просто так, — она делает паузу, выпивая большой глоток вина. — Ох, они сводили меня с ума. Этим же летом они начали изобретать всякие штуки, а я всегда была их подопытным кроликом, — улыбается, её взгляд прикован к коленям. Она погружена в воспоминания, рассказывать о которых неудобно.
— Я ненавидел эти глупые приколы, — признаюсь я, упёршись локтем в спинку скамейки и закинув лодыжку на колено. — Я тоже из списка людей, кто прочувствовал их действие на себе. Я тогда не выходил из своей спальни два дня подряд — даже на обед — ни разу.
— Что они с тобой сделали? — усмехается она.
— Всё моё лицо покрылось огромными прыщами, — закатываю глаза. — Самооценку убивает наповал. А я довольно тщеславен, если вы ещё не догадались.
— Я смеялась сегодня. Когда ты напугал меня на кухне. Мерлин, мне было так приятно снова смеяться… — её отсутствующий взгляд упирается в невидимую точку на горизонте.
— И вы почувствовали себя виноватой, — просто констатирую я. Она поворачивается ко мне, в её глаза возвращается жизнь. Эти отношения, которые мы развивали за последние месяцы, просто поразительны. Возможно, я бы назвал это дружбой.
— Да, — выдыхает она всю тяжесть признания.
— Я не знал Фреда, но Джордж… он хороший парень.
— Даже если подсадил тебя на это ужасное зелье, — её лицо искрится разочарованием, и я чувствую, как румянец проявляется на моих щеках.
— Здесь только моя вина…
— Вы оба виноваты.
Мы снова погружаемся в молчание, которое длится достаточно долго, пока Артур не приходит забрать её в постель. Она прижимается к мужу, сгибаясь под тяжестью невысказанных эмоций — и я задаюсь вопросом, чувствует ли она физическую тяжесть от всего горя, которое скрывает в себе.
***
Стою на чердаке уже больше часа, постоянно сомневаясь в себе и гадая, смогу ли я не расщепить себя при аппарации по всему Соединённому Королевству. Я откладывал эту идею несколько дней назад. Ещё день — ещё и ещё. Но не сегодня. Я одет в свою лучшую одежду из сундука, прибывшего из поместья после того, как оно было реквизировано.
Сегодня я аппарирую в Косой переулок.
Да.
Нет никаких сомнений. Это всего лишь вопрос времени.
Если честно, мне нужны грёбаные наркотики. Я хочу накидаться до такой степени, чтобы не думать ни о чём. Но поскольку я чист сорок два грёбаных дня, поэтому нет.
По крайней мере, не сегодня.
Без лишних самоуничижительных мыслей я трансгрессирую в Косой переулок, чувствуя, как магия вибрирует у моих ног, прежде чем поглотить меня целиком. Щелчок — под ногами брусчатка, подбородок прижат к груди, глаза плотно закрыты. Я здесь.
Улица встречает меня шумно — повсюду слышен топот спешащих людей, — и разум снова и снова рисует мне картины моих бесчисленных визитов сюда: вот — я иду за родителями, боясь отстать, вот — прячусь от них в магазине игрушек, вот — выпрашиваю мороженое у Флориана Фортескью. Открыв глаза, я удивляюсь, что меня ещё никто не заметил. Я ждал проклятий или оскорблений, возможно, камней, летящий в меня. Ничего.
Сегодня у меня в плане два пункта назначения, и первый расположился слева от меня. С колотящимся сердцем быстро ныряю в «Флориш и Блоттс». Я не замечаю, как раздираю пальцем свою кутикулу в кровь, дыхание к этому моменту становится слишком быстрым, и мне хочется согнуться пополам и опустошить желудок.
— Малфой?
Её тихий голос врезается в меня.
— Гр-Грейнджер? — заикаюсь я, моя голова немного кружится, и я опираюсь ладонью на книжную полку в попытке успокоиться.
Она стоит за прилавком, её волосы затянуты резинкой, а глаза недоверчиво сверлят меня.
— Что, ради всего святого, ты здесь делаешь?
Когда она выходит из-за стойки, моё внимание невольно приковывается к её магловской одежде. Интересно, только мне кажется, что она выглядит абсолютно неуместно?
— Умираю, судя по всему, — вытираю пот со лба тыльной стороной ладони и пытаюсь отключить подсознание, которое уже просто кричит о наркотиках — один маленький вдох, и эта боль утихнет, а беспокойство уйдёт.
— Пойдём, — она мягко подхватывает мой локоть и ведёт в угол магазина, где уединённо располагаются два больших кресла. — Присядь на минутку. Ты в порядке?
— Да, — отвечаю рассеянным кивком, пока моё сердце всё ещё колотится. — Впервые вышел из дома за последнее время. Я не был готов к… — сжимаю вместе вспотевшие ладони. Горло рубашки душит меня, пальцы спешат расстегнуть две верхние пуговицы. — Наверное, я просто не был готов ко всему этому, — признаюсь я, и дышать становится проще. Я наклоняюсь вперёд, кладу руки на колени и опускаю голову, пытаясь усилием воли замедлить дыхание и успокоить разум.
— Это проходит, — тихо произносит она через несколько мгновений. — Сначала у меня были те же ощущения. Мы так долго прятались, что возвращаться в мир людей было ужасно. Я ждала, что кто-нибудь кинет в меня заклятьем или похитит или… — она тяжело дышит, устремив взгляд в потолок и обнажая длинные линии шеи. — Я постоянно в ожидании Авады. Иногда я слышу, как хлопает дверь, или ребёнок вопит, требуя мороженое, и я снова там. Там, где громкие крики и оглушающие стуки. Но с каждым разом становится немного легче. Иногда я могу прожить целый день без этих воспоминаний.
Я не отвечаю, просто сосредотачиваюсь на своём дыхании.