— Простите меня, — хрипло выдавил я.
Я по очереди собрал все бутоны, разбросанные вокруг шкафа. Но их яркая синева быстро тускнела и серела в моих руках. Жизнь бутонов подошла к концу почти одновременно с тем, как я собрал их все. Они превратились в маленькие синие огоньки и растаяли в воздухе.
Из глаз хлынули слёзы. Я пытался смеяться над собой: плачу над цветами, которые погубили школьные задиры; старался выдавить из себя улыбку. Но вместо этого у меня лишь дёргались щеки, а слёзы продолжали падать, оставляя следы на кладке под ногами.
Лишь сейчас я осознал, что эти зефилии означали для меня на самом деле.
Я выращивал их по нескольким причинам. Во-первых, я хотел провести эксперимент с влиянием мысленных образов на Андерворлд. Во-вторых, старался исполнить мечту Лины, которая сказала, что хочет хотя бы раз в жизни увидеть настоящие зефилии. Но, оказывается, была и третья причина, которую я до сих пор не осознавал. Эти цветы, пытающиеся расцвести на чужой земле, напоминали мне меня, оторванного от реального мира и от всех дорогих мне людей. Я не знаю, когда увижу их снова, мучаюсь от боли и одиночества, и поэтому хотел разделить чувства с этими цветами.
Слёзы стекали по моим щекам и падали одна за другой. Я сгорбился, изо всех сил стараясь не разрыдаться, упёрся руками в землю…
И вновь услышал голос:
«Поверь. Поверь в силу цветов, которые так долго росли на чужой земле. Поверь в свою силу — силу того, кто столько их растил».
Этот причудливый голос начал иногда раздаваться у меня в голове вскоре после начала путешествия. Он женский, но я не знаю чей. Это не тот девичий голос, который я услышал два года назад в пещере под Краевым хребтом. Спокойный, глубокий, рассудительный, таящий в глубине тепло.
— Но они… они уже мертвы, — прошептал я.
«Ничего страшного, — раздался тихий ответ. — Ростки в почве всё ещё пытаются жить. И это не всё. Чувствуешь ли ты, как все священные цветы на клумбах пытаются помочь своим маленьким друзьям? Они хотят поделиться с ними Жизнью. В твоих силах донести их желание до корней зефилий».
— Нет, я не смогу… Я не знаю таких сильных заклинаний.
«Все заклинания — не более чем инструменты, которые укрощают и направляют Инкарнацию… или, как ты это называешь, мысленные образы. Но сейчас тебе не нужны ни слова, ни катализаторы. Давай, вытри слёзы и поднимись. Ощути молитву цветов. Ощути законы этого мира…»
И после этих слов голос растворился в ночи.
Я наполнил дрожащую грудь воздухом, выдохнул, вытер глаза рукавом формы и встал на ноги.
Когда я развернулся, моим глазам предстала поразительная картина. Все священные цветы на четырёх клумбах двора — и цветущие синие анемоны, и пока не распустившиеся бархатцы, и едва проросшие георгины, и даже стелющиеся корнями по земле каттлеи — пронизывали полумрак тусклым зелёным свечением. Столько нежности, столько доброты, столько непоколебимой веры было в этом свете, что термины «священная энергия» и «ресурс пространства» мигом утратили всякий смысл. Я зачарованно поднял руки и протянул их к цветам:
— Прошу… поделитесь толикой вашей силы… и Жизни, — прошептал я, наполняя разум образом того, как жизненная энергия, излучаемая священными цветами, проходит сквозь меня и вливается в зефилии, оставшиеся в кадке.
Зелёные линии поднялись от клумб бесчисленными нитями. Соединяясь, переплетаясь друг с другом, они превратились в несколько широких лент. Когда я сдвинул пальцы, ленты беззвучно вспорхнули и устремились к одной точке.
Мне оставалось лишь направить их. Световая лента окутала кадку с увядшими стеблями в несколько слоёв, превратив её саму в большой цветок, а затем бесследно ушла в землю.
Двадцать три зефилии вновь потянулись вверх, медленно, но уверенно. От стеблей отделились острые, словно клинки, листья; их тут же прикрыли набухшие бутоны. От этой картины у меня снова полились слёзы.
Какой удивительный, какой чудесный мир! Казалось бы, он целиком состоит из виртуальных объектов, но мне они кажутся намного прекраснее, живее и значимее, чем что-либо в реальности.
— Спасибо, — поблагодарил я как священные цветы, так и загадочный голос.
Немного подумав, я снял значок с воротника формы и прицепил его к краю кадки. Пусть все знают, что это моя земля.
Я пообещал себе, что как только вернусь в комнату, сразу извинюсь перед чёрным мечом, ветвью Гигас Сида, у себя под кроватью. И поблагодарю за помощь в битве с Воло.
Ещё долго я сидел, погружённый в раздумья, и засматривался на бутоны оживших зефилий. Лишь когда колокола пробили полвосьмого, я поднялся и пошёл обратно в общежитие.