Кёко не отрывала глаз от леса и молча слушала Асуну. Казалось, её лицо не выражает никаких чувств, но Асуна старательно продолжала:
— А потом дедушка добавил, что даже ты, быть может, когда-нибудь устанешь и захочешь остановиться, чтобы обернуться и подумать, правильной ли дорогой идёшь. «Мы всегда будем беречь дом и лес, — сказал он, — чтобы напоминать твоей маме о том, что ей всегда будет куда вернуться, если понадобится поддержка».
Пока Асуна говорила, в её сознании вновь всплыл образ теперь уже оставшегося в прошлом дома бабушки и дедушки. Затем поверх него наложился вид маленького белого домика Юки. Наверное, каждый в глубине своей души хранит место, которое называет домом. Для Асуны таким местом стал этот домик в лесу на Двадцать втором уровне игры.
Настанет день, и он уйдёт в небытие, но суть никуда не исчезнет, ведь дом — это не просто жилище. Это душа, чувства, характер, образ жизни — всё то, что так тщательно хранили бабушка с дедушкой.
— Я тогда совсем не поняла, что дедушка хотел сказать, но недавно мне стало казаться, что я наконец-то разобралась в этом. В жизни можно не толь ко нестись вперёд ради себя самого. Есть и такая жизнь, в которой можно быть счастливым самому и делать счастливым кого-то ещё, — на мгновение в сознании Асуны промелькнули лица Кирито, Лизбет, других подружек, Юки, Сиуне и прочих «Спящих рыцарей». — Я хочу жить так, чтобы улыбались все, кто меня окружает. Я хочу жить так, чтобы в любое время поддержать уставшего человека. И именно поэтому я не хочу уходить из своей любимой школы.
Асуна закончила речь, слова для которой так тщательно подбирала. Но Кёко, поджав губы, по-прежнему смотрела на лес. Её тёмно-зелёные глаза тускло светились, и Асуна не могла разглядеть, что же это за свет.
Маленькая комната погрузилась в тишину на несколько минут. На снегу под огромными деревьями резвились два зверька, похожие на кроликов. Асуна на мгновение отвлеклась на них, затем вновь перевела взгляд на лицо Кёко и забыла, как дышать.
По гладкой, словно мраморной, щеке Кёко бежала слеза. Губы едва шевелились, но Асуна не слышала слов.
Спустя немного времени Кёко заметила, что плачет, и несколько раз в спешке вытерла лицо руками.
— Что за… что это такое? Я вовсе не собиралась плакать.
— Мама, в этом мире слёзы не скроешь. Я и сама не могу удержаться, когда хочу плакать.
— Какой неудобный мир, — недовольно бросила Кёко, вытерла глаза ещё несколько раз, но затем сдалась и закрыла лицо руками.
Наконец сквозь пальцы просочились тихие всхлипы. Асуна, немного поколебавшись, положила руки на дрожащие плечи Кёко.
Утром Кёко пришла в столовую в самом обыкновенном расположении духа и сразу принялась читать в планшете последние новости. Если не считать «доброго утра», завтракали они, как обычно, молча. Асуна уже приготовилась к тому, что мать потребует документы для перевода, однако та посмотрела на неё неожиданно смягчившимся взглядом и спросила:
— Ты ведь готова поддерживать кого-то всю жизнь?
— Да, — Асуна поспешно кивнула.
— Но чтобы кого-то поддерживать, надо сперва самой стать сильной. Обязательно поступи в университет. Для этого тебе понадобится заслужить более высокие оценки в этом триместре и следующем учебном году.
— Значит, я не перевожусь?
— Я же сказала — в зависимости от успеваемости. Ты уж постарайся.
Сразу после этих слов Кёко встала и быстро покинула столовую. Асуна ещё какое-то время смотрела на громко хлопнувшую дверь, затем опустила голову и прошептала: «Спасибо, мама». Затем тихонько переоделась в школьную форму, взяла сумку и вышла из дома. И только миновав ворота, она бросилась бежать по блестевшей от луж дороге. Улыбка сама расцвела на губах.
Она хотела рассказать Кадзуто, что останется в школе на весь этот год. Она хотела рассказать Юки, что сумела поговорить с матерью.
Она бежала сквозь толпу людей, направлявшихся к станции, и не могла сдержать рвущуюся наружу улыбку.
А через три дня, как они с Юки и договаривались, во дворе лесного домика состоялась грандиозная вечеринка с барбекю.