Тут надо понимать, что Догэн был японским монахом, жившим в начале тринадцатого века в лесном монастыре среди гор отдалённой префектуры Фукуи. Она и сейчас отдалённая. В наши дни люди ездят туда, в основном, только затем, чтобы посмотреть на тот самый храм, где жил Догэн.
Там, вдали от огней больших городов, без кабельного ТВ и игровой приставки, ему ничего не оставалось, как разглядывать цветы и пейзажи. Репертуар развлечений, как говорится, невелик. В наши дни многие из увлекающихся дзен любят рассматривать всякие такие картинки с цветами, водой и деревьями, что нередко мешает им видеть свою собственную жизнь, которая совершенно не похожа на ту, что была у монахов в древности. Впрочем, жизнь современных монахов на неё тоже не сильно похожа. Я не видел ни одного сельского храма в Японии, где бы не было телевизора с большой спутниковой антенной на крыше.
В наши дни следовало бы сказать: «Палитру красок ума, возбуждаемую репортажами CNN, не следует считать собой». Или даже так: «Палитру красок ума, порождённую многословной и грубой книжкой автора, называющего себя буддистом, не следует ассоциировать с собой». Другими словами, что бы там в тебя ни попадало, не спеши считать, что реакции на эти стимулы и есть ты сам. Взгляни на этот пучок всякой всячины, которую ты называешь собой или своей личностью. Что это, как не набор устойчивых реакций на внешние раздражители клеток мозга? Мы уверены, что есть нечто такое, на чём держатся все наши представления, убеждения, идеалы, воспоминания, и что это нечто даже является их источником.
Мы называем это собой, своей душой, личностью. Чуть ли не все религиозные философии основываются на уверенности в том, что так и есть. Но откуда берётся такая уверенность? Может быть, мы просто верим, что это есть, а на самом-то деле ничего такого нет? У людей восхитительно развит мозг, поэтому мы легко путаем реальность с нашими представлениями о ней. Но если хорошенько разобраться, то выясняется, что даже самые блестящие и потрясающие наши мысли — это всего лишь мысли. А мысли — это всего лишь электрохимическая активность клеток мозга.
Такая вот фигня. Но мы постоянно считаем, что палитра красок ума — это что-то большее. Вспомни, например, что бывает, когда ты в кинотеатре смотришь фильм с Брюсом Уиллисом, где он голыми руками спасает мир от международных террористов. К концу фильма у тебя колотится сердце, ты потеешь и плюёшься попкорном в сидящих спереди. Твоё тело реагирует на придуманные опасности почти так же, как на настоящие, хотя ты прекрасно понимаешь, что никакая опасность тебе не угрожает.
Да и Брюсу, который получил за этот фильм больше, чем ты за всю жизнь, тоже. Но наша нервная система реагирует на созданный на экране мир практически также, как реагировала бы в реальности. Точно так же ты реагируешь на всякую ментальную шелуху — на то, что может однажды случиться, или на то, что случилось, но лучше бы не случалось, или на то, что не случилось, но очень хотелось бы,, чтобы случилось, или на то, ни в коем случае не должно случиться, иначе вообще капец.
Ты реагируешь на всё это точно так же, как и любое животное. Природа снабдила нас специальными кнопками для использования в чрезвычайной ситуации. Предполагалось, что этими кнопками мы воспользуемся раз десять-пятнадцать за всю жизнь, но некоторые жмут на них чуть ли не каждый день. Почему? Потому, что это реально доставляет. И признайся, ты лучше будешь продолжать испытывать стресс, чем — не дай бог — скуку. Всё это вызывает ощущение угрозы. Чему? Той воображаемой штуковине, которую мы называем своим «я».
Можно даже сказать, что это — угроза нашему будущему. Но что такое это будущее, как не наше воображение? Его здесь нет. Ты не можешь сказать, что именно случится и как ты при этом будешь себя чувствовать. Ты ещё можешь сожалеть о своих прошлых действиях. Ну и что? Ты же уже не можешь их изменить. Вместо того, чтобы проживать каждый момент жизни, мы зациклены на бесконечном разматывании и сматывании этого клубка мыслей, который Догэн называет палитрой красок ума. И они заставляют наши тела всячески реагировать на то, чего нет, и даже на то, чего не может быть.
Мы сами создаём эту штуковину под названием «я» и верим, что это она думает и чувствует. И живём в страхе, ожидая тот день, когда ему придёт конец. А когда мы не думаем об этом, мы поглощены страхом того, что с этим «я» может случиться ещё что-то ужасное. И мы стараемся изо всех сил защитить его, сберечь его. Мы делаем ему подарки. Мы награждаем его за хорошие поступки, например, за то, что удалось целый месяц продержаться на диете. Мы выводим его в мир, чтобы показать другим и чтобы другие нам позавидовали. Мы хотим для него богатства и славы, чтобы оно жило в красивом доме с блестящей женщиной или выдающимся мужчиной, или, может, сразу и с тем, и с другим, я не знаю.