Понимаешь, я ведь всегда был уверен, что гнев — это что-то такое помимо меня, что проникает в некое «моё я». Но с углублением практики я понял, что это вовсе не так. Оказывается, это вовсе не похоже на перележавшую в холодильнике морковку, с которой можно срезать испорченный бок, а остальное приготовить. Оказывается, я не могу устранить то, что считаю нехорошим, оставив только хорошее. Источником гнева, ненависти, страха служило ровно то же самое, что было источником того набора привычек и представлений, который я называю «своим я». Чтобы навсегда покончить с гневом, я должен покончить с самим собой. Но не в смысле самоубийства, а в смысле кое-чего гораздо, гораздо более трудного.
Если ты действительно хочешь расстаться с гневом, то тебе нужно быть готовым расстаться со всем. Не думаю, что даже те, кто называют себя буддистами, действительно на такое готовы. Мы напридумывали тыщу с хвостиком способов, как уберечь своё эго, делая вид, что расправляешься с ним.
Когда ты ощущаешь гнев, нужно остановиться и спросить себя — а откуда он берётся? Но не то конкретно, что выводит тебя в данный момент, а сам гнев в принципе. Что это такое? Он что, действительно, откуда-то прилетел и прилепился к тебе? Тот крендель, что подрезал тебя на шоссе — это он произвёл твой гнев? Или причина всё же где-то ещё? Где-то глубже? Какая такая насущная потребность заставляет нас доказывать всем вокруг, что мы правы, а они нет? Зачем нам нужно, чтобы все соглашались с тем, во что мы верим? Откуда берётся такое желание? И что дальше? Не приводит ли это лишь к цепной реакции?
Я смотрел недавно дебаты вокруг войны в Ираке — а война является наиболее явным выражением гнева — и заметил, что ни разжигатели войны, ни её тушители понятия не имеют, где находится корень всей проблемы. Ни у кого из них нет силы и смелости заглянуть в себя и увидеть этот корень, не говоря уж о том, чтобы вырвать его. Потому что это гораздо труднее, чем ходить с пикетами или устраивать бомбёжки и высаживать десант. Честно взглянуть себе в лицо — это жуть как трудно. Куда как легче смотреть на взрывы, кровь и разруху. Выбирая из этих двух, мы всегда предпочитаем войну. Буквально! Ведь ты тут же получаешь такое прекрасное оправдание своему «праведному гневу», и этот гнев, конечно же, не имеет ничего общего с тем, что испытывают все эти вояки по отношению к тому, кого они называют врагом на этой неделе.
Неужели? Тебе стоит в этом разобраться. Хорошенько разобраться.
Проблема-то не в гневе или каком-то ещё негативном состоянии как таковом. Всё дело в том наборе всякой всячины, который ты называешь собой. Ровно та же самая сила, что заставляет тебя сюсюкать вон с тем пусиком-пёсиком с такой милой мордашкой — она же разжигает пламя твоего гнева и ненависти. От любви до ненависти один шаг, как говорится. Даже меньше! Без печали нет радости. Это как качели: летишь вверх — значит, скоро полетишь вниз.
И у тебя не получится разрушить ненависть любовью. Нисидзима любит говорить так: чтобы человек находился в равновесии, любви и ненависти должно быть ровно поровну.
Погоди-ка! Это что же? Буддийский мастер проповедует ненависть? Прямо, как какой-нибудь алькайдовец или куклуксклановец! Нет, конечно, тут речь идёт совсем о другом. Настоящая ненависть — это когда ты считаешь себя полностью отдельной и отличной частью от всего другого мироздания. Настоящая любовь — это полное и неразрывное слияние со всем. Но правда, как всегда, где-то ровно посередине. И когда ты её видишь, то никуда от неё уже не денешься.
Твоя ненависть может тебя многому научить. Твой гнев может служить проводником. Увидев то, чем является твой гнев на самом деле, ты увидишь себя.
Присмотрись, как возникает твой гнев и как он разрастается. Я, например, узнал, что вначале он всегда очень-очень маленький. И он всегда основывается на разнице в том, как я хочу, чтобы что-то было, и как оно оказывается. Вот в этом самом зазоре между желаемым и имеющимся и возникает моё «сердитое я». В его защиту я тут же выстраиваю целую картину самооправдания, чтобы узаконить своё право быть сердитым. И я понял, что единственным способом существования этого «сердитого я» является его возможность сердиться. Без этой сердитости не будет и этого самого «я». А вот тут, друзья, и начинаются самые главные трудности.