Согласно традиции, четыре правила общественной жизни бодхисаттвы (на санскрите они называются «чатвари санграха-васту», что означает «четыре важнейших науки») таковы:
1. Щедрость (умение дарить, отдавать) — по-японски звучит как «фусэ», что является переводом санскритского слова «дана»;
2. Доброе слово (умение помогать словом) — по-японски «айго», на санскрите «прия-акхьяна».
3. Доброе дело (умение помогать делом) — по-японски «ригьё», на санскрите «артха-чарья».
4. Содействие (умение объединяться в достижении общей цели) — по-японски «додзи», на санскрите «самана артхата»
С идеей щедрости тут всё немного сложней, чем кажется, и именно её Догэн объясняет наиболее подробно. В среде нынешних буддистов санскритское слово «дана» стало чуть ли не самым главным. Чаще всего им обозначают деньги, которые ты даёшь буддийскому учителю, чтобы он мог продолжать свою деятельность. Но нередко это откровенно извращается. Я сам видел однажды, как один вроде бы буддийский наставник под видом «даны» урвал от своих учеников не только шикарный обед в индийском ресторане, но и несколько уроков скайдайвинга, и круиз на комфортабельной яхте по Юго-Восточной Азии.
То, что говорит Догэн об умении дарить и отдавать, ты можешь сравнить с тем, что называется благотворительностью. Но зачастую оказывается, что мы ставим себя выше тех, к кому проявляем благотворительность. Тем самым мы просто находим ещё один способ отрастить своё эго.
А ещё не менее часто мы ставим себя ниже тех, по отношению к кому мы совершаем благодеяние. Например, мы можем думать, что благотворительный взнос какому-нибудь духовному наставнику будет для нас духовной заслугой или что щедрая «дана» мастеру дзен каким-то образом ускорит достижение просветления. Поверь мне, найдётся немало тех, кто с удовольствием подыграет тебе в этом. Но в этом случае наша благотворительность становится ни чем иным, как замаскированным приступом жадности.
Настоящий дар ни разу не похож на это. Догэн объясняет это так: «Мы приносим в дар себя себе же, и мы дарим внешний мир внешнему миру. Мы совершаем это потому, что, становясь дарующим и принимающим дар, субъект и объект объединяются в дарении».
Я и другой — мы растворяемся в акте дарения и принятия. То есть, это не я дарю нечто кому-то. Получающий мой дар — отражение меня самого. И неважно, что именно я отдаю — я отдаю частичку себя. Только не надо по этому поводу ударяться в мистику! Просто поставь себя на место того, кому ты что-то даришь, и посмотри, как это всё меняет.
Догэн видел в дарении гораздо более глубокий смысл, чем мы привыкли видеть. Он говорит, что «просто зарабатывание себе на жизнь или производство чего-то полезного есть ни что иное, как дарение». Обычно ведь мы уверены, что работаем на какого-то заплывшего жиром дядю, производя то дерьмо, которое впаривается каким-то лохам, которые отдают нам свои деньги только для того, чтобы мы могли пойти и потратить их на какую-нибудь другую хрень, которая нам понравится.
Ладно, возможно, ты относишься к этому не столь цинично. Но я, например, чувствовал себя примерно так, когда работал на убийственно тупой должности клерка в маленькой компании, получая жалованье, которого хватало только на заварную лапшу и полуфабрикатные макароны. Я прекрасно понимал тогда, что эта работа не имела ничего общего с дарением — это было самое обыкновенное рабство, на которое обрекала меня беспросветная нужда.
Печально, что многие из нас работают подобным образом. Но Догэн указывает, что зарабатывание на жизнь изначально включает в себя высокую цель — дарение, отдачу себя ради других, и что именно это и является самым радостным смыслом жизни.
Любая работа, какую бы мы ни выполняли — это наш взнос на благо человечества. Неважно, насколько он велик или мал. Вот например, этим утром я написал синопсис для одного сериала, что помогло моему коллеге Джимми удачно продать его на бразильское телевидение. Сравнимо ли это с работой Нельсона Манделы по освобождению Южной Африки или Матери Терезы по спасению индийских детей от холеры? Знаешь, мне это не важно. Я делаю то, что нужно сделать, и мне незачем с кем-то себя сравнивать. Если же ты считаешь, что спасти миллион человек от какой-нибудь жуткой катастрофы — это круто, а помочь приятелю починить карандашную точилку — это фигня, то ты реально в беде, потому что никогда не приблизишься к своему идеалу.
Любые работы, которые мы выполняем в наше время, являются непосредственным продолжением того, что выполняли наши предки, сажая и собирая урожай, строя поселения для племени и вообще делая мир вокруг удобней для своей жизни и жизни окружающих. Впрочем, некоторые нынешние виды работ можно даже назвать непосредственным извращением этой идеи. Как, например, боец мафии. Но даже такое занятие — это всё равно, пусть и совершенно неуклюжая, попытка сделать жизнь лучше. Не подумай, что я тут пытаюсь оправдать бандитов. Нет, я лишь хочу сказать, что каким бы «злом» ни считали мы какой-то поступок, тот, кто его совершает, скорее всего, оправдывает себя какой-то благой целью.