В Кении у меня был лучший друг Томми Кашангаки, и он был католиком. Тогда же я выяснил, что католицизм — это какой-то другой вид христианства, непохожий на то, что я знаю под названием «протестантизм». Опаньки, и чего же ещё я не знаю? От Томми я узнал, что католики отправляют умирающих не только в рай или ад, но и ещё в пару мест. Тем, кому не посчастливилось при жизни стать католиком, отправляются полоскаться в какое-то чистилище, после чего могут быть направлены в рай, если… в дальнейших подробностях я не разобрался. Ещё у них есть какое-то место под названием «лимбо», про которое я ничего толком не понял, но как я понял, про него и сами католики ничего толком не понимают.
Но это только про христиан. У моего отца был друг Рамеш, индиец по национальности и, соответственно, индус по вере. Из разговоров с его детьми я узнал, что у индусов другие представления о том, что бывает после смерти. По их версии получалось, что после смерти ты не отправляешься в рай, ад, чистилище или лимбо, а рождаешься заново другим человеком или даже животным. Это звучало гораздо круче. Может быть, я перерожусь каким-нибудь ящером острова Комодо или ещё кем! Плюс, это выглядело справедливее, что у каждого есть ещё шанс, вместо того, чтобы сразу же присуждать ад или рай.
Но и в их аргументах было много дыр. Например, постоянно растущее население Земли. Откуда берутся все эти новые души? И в большинстве книг с описаниями этого процесса все эти реинкарнации представлялись долгой лестницей, ведущей к немного другой версии рая. Когда в одной из своих жизней ты, наконец, всё сделаешь правильно, то попадёшь в такое офигенное место, откуда не нужно будет возвращаться. Плюс, свидетельства реинкарнации выглядели очень шатко и основывались лишь на вере ровно в той же степени, что и свидетельства о рае и аде. И те, и другие аргументы крепились на странной идее, что человек каким-то необъяснимым образом остаётся живым после того, как все убедились, что он конкретно и безусловно откинул лыжи. Так что, хотя реинкарнация и давала преимущества перед раем и адом, я всё же не был готов на этом успокоиться.
Подростком я продолжал перебирать одну религию за другой, выясняя, что они говорят о смерти и имеет ли это какой-то смысл. Ни одно объяснение меня не устраивало. Как и Уэйн Койн из Flaming Lips, я решил принять сторону науки, но и тут я выяснил, что научные взгляды на смерть, хотя и были наиболее убедительными, всё же оставляли в глубине души какую-то неудовлетворённость. Не то, чтобы я не хотел верить в то, что после смерти ничего не будет. Просто нашлось ещё немало сфер, куда наука никак не могла добраться. Но религии, отрицавшие науку и требовавшие верить в так называемые чудеса, которым не было никаких достоверных подтверждений, явно были какой-то чепухой.
И вот буддизм, но и буддизм бывает разный. Печально, но есть немало людей, числящих себя в буддистах, у которых полно дурацких идей про рай и ад, и про жизнь после смерти. Однако Догэн учил совсем не такому буддизму. И он настаивал, что его учение несёт истинный дух буддизма. У меня нет повода в этом сомневаться.
В буддизме Догэна я встретился с настолько далёким от всего, что я слышал ранее, взглядом на смерть, что поначалу я просто растерялся и ничего вообще толком не понял.
Догэн раскрывает этот свой взгляд в махонькой главочке, почти завершающей «Сёбогэндзо», под названием «Сёдзи», что значит «Жизнь и смерть».
Он начинает словами: «Поскольку будда пребывает в жизни-и-смерти, нет жизни и смерти. И тут же мы можем сказать: поскольку в жизни-и-смерти нет «будды», мы не захвачены иллюзией жизни и смерти». Слово «будда» здесь обозначает не исторического персонажа, а состояние понимания, достигнутое им, поэтому я написал его с маленькой буквы, несмотря на недовольство системы проверки правописания. Это состояние, уверяет Догэн, доступно каждому, кто захочет его узнать.
Но он предупреждает нас: «Если человек ищет будду за пределами жизни-и-смерти, то это всё равно что направлять повозку на север, отправляясь на юг в Эцу; или как повернуться на юг, пытаясь увидеть Полярную звезду. Так лишь накапливается всё больше и больше причин для жизни и смерти, а путь освобождения оказывается всё дальше и дальше».