То, что поначалу я принял за тень, (смене освещения и времени суток я перестал удивляться) постепенно росло, пока не распалось на несколько неровных пятен. На моих глазах рождалась армия: первые ряды уже двигались вдоль тропинки, как по воде за ними подплывали новые. Кино, которое показывала фотография, становилось страшнее: сюжет повернул к осаде крепости. Я не мог оторвать взгляд от фото, сердце стучало шаманским бубном, подчиняясь дьявольской силе, которая оживила чернила и вела их через бумагу в мою, пропахшую прелой листвой, комнату.
* * *
Судя по тому, как прошла ночь, мне бы следовало взять отгул. До самого утра я не мог понять, где нахожусь: меня окружал дом, я бегал от окна к окну и пытался разглядеть кого-то. За полчаса до будильника я выпутался из мутного кошмара.
В квартире было тихо. Я вылез из-под тёплого одеяла и окружённый выстуженными стенами отправился в душ. Вода не помогла. Казалось, что тело всё ещё покрыто ночным липким потом.
Пока варился кофе, я рассматривал своё отражение в кухонном окне. Белые полоски халата терялись в пыли и разводах на стекле. Отражённый я превращался в сплошное серое пятно, парящее над тёмным дождливым утром. Как просто стать тем, чего боишься. Вчерашний вечер подвёл меня к той же границе, которую давно караулил безумный Сэмик. Я был уверен, что пришедшие кружат надо мной, время от времени закрывая своими тёмными телами желтоватый свет настольной лампы. А, может, просто мерцала лампочка. Мне хотелось выбежать из комнаты, стучать в хозяйскую дверь, увидеть его сморщенное лицо и слушать-слушать бесконечные рассказы. Вместо этого я продолжал лежать в постели, пока в дело не вмешался сон. Хотя он был ничуть не лучше того, откуда меня забрал.
Сегодня мне хотелось остаться дома. Наврать шефу про подкосившую простуду и спрятать под одеялом свою тяжелую безумную голову. Я мог сто раз пожалеть об этом, как только старику надоест разговаривать с воздухом и он поймает меня в коридоре. Мне предстояло запастись всем необходим на день и снова притвориться мёртвым.
Я вовремя отключил убегающий кофе и открыл холодильник. Остатки пиццы в коробке, шоколад, газировка, вчерашняя картошка с мясом – сгодится всё, чтобы исключить кухню из походов.
Соорудив из всего этого пирамиду, я прихватил чашку кофе и замер, снова пойманный своим грязным бледнеющим отражением. Небо светлело. Над заправкой через дорогу погас фонарь. Это тоже вид из окна: здесь тот же ракурс со второго этажа, то же низкое серое небо, но убогость окраинных построек разрушает любое представление о правильной жизни. А ещё грязный подоконник, пыль на котором стала липкой.
И вдруг я всё понял.
И услышал, как у моей мечты хрустнула шея.
Квартира Самуила была угловой. Я никогда не бывал днем в его комнате и не видел открытым окно, выходившее на восток. Где солнце вставало из-за посадок, чтобы осветить мою воображаемую жизнь…Мне нужно попасть к нему и проверить
Наскоро отзвонившись шефу, я затих в своей комнате и стал ждать. Фотография лежала в кармане халата. Почему-то мне казалось,что если бы я показал ее старику, он бы тут же умер.
«Сэмик, никто не ходит под окнами. Спи! Спи»…
Хозяйская дверь скрипнула, и быстрым шагом Самуил пробежал по коридору в ванную. Зашумела вода. Сейчас или дождаться, когда он уйдёт из дома? Я не мог ни ждать, ни рисковать, поэтому решил действовать.
За год, который мы прожили вместе, я узнал некоторые его привычки. Старик каждый день пил разогретое в кастрюльке молоко и часто забывал и грязную тару на плите, и опустевшую бутылку в холодильнике. Приоткрыв дверь, я прислушался, вода всё ещё шумела, похоже Сэмик брился. Я прошёл на кухню и открыл холодильник – в бутылке оставалось как раз на одну кружку. Я вылил молоко прямо в слив раковины, чтобы не оставить следов и вернул бутылку на место.
Старик оправдал мои ожидания. Притаившись в своей конуре, я слышал, как открылся холодильник, и в пустое мусорное ведро полетела бутылка. Вздох. Тяжёлые шаги, скрип двери. Через пару минут он прошёл обратно, гремя ключами, всё так же шаркая и кряхтя. Остановился напротив моей двери, судя по всему, сел обуваться. Тут же что-то упало с глухим стуком, и всё смолкло.
Я уставился на дверь, будто мог разглядеть эту тишину, которая тяжелела с каждой минутой. Иногда после очередного обвиняющего монолога, который Самуил выкрикивал в телефонную трубку, он замирал у телефона, задумавшись. Если мне приходилось пройти мимо, он, не глядя на меня, поднимался с места и, вздыхая, возвращался в свою комнату.