— Чего это я проиграла? — ворчит Сяо Тай, вглядываясь в доску: — еще много места.
— Да, но в конечном счете ты проиграешь. Следует признать, что в го ты играть не умеешь. Что же… зато у тебя есть другие таланты. Никогда бы не поверил, что кто-то может уговорить Отшельника Шибуки изменить своей клятве. Не такой он человек. Ты заколдовала его? — Гуань Се оглаживает свою куцую бороденку, которой он почему-то очень гордится.
— Второй Брат прав, как всегда. — качает головой Сяо Тай: — поистине, мудрость его поражает эту недостойную. Действительно, Отшельник никогда бы не изменил своей клятве.
— Значит, у этой Седьмой в рукаве есть заклинание, воздействующее на разум? — Гуань Се наклоняет голову и испытующе смотрит на нее: — в самом деле? Если такое заклинание существует, то… это поистине страшное заклинание, это пик Темного Искусства. Изменить сущность человека, заставить его подчиниться своей воле… это страшно.
— Такой человек как Шибуки Ай, Первый среди Семнадцати Сильных Клана Лазурного Феникса — никогда не предаст своей клятвы. Потому такие как он невероятно ценные союзники и очень тяжелые соперники. Опасные враги. Но я и не пыталась заставить его нарушить свою клятву. Нарушить контракт. Изменить слову. Нет. Я напомнила ему о его долге и попросила исполнять свой долг, свое слово, подписанный контракт — полностью. От начала и до конца. Он никогда бы не послушал меня. Он слушает только себя. А я… просто помогла ему услышать свой собственный голос, только и всего. — пожимает плечами Сяо Тай: — и где я тут проиграла? Продолжаем?
— Седьмая просто поговорила с самым сильным мечником на Северо-Западе и попросила его соблюдать свою же клятву, а в результате он сменил сторону и стал нашим союзником? — Гуань Се складывает руки перед собой, соединяет пальцы в замок и упирается в большие пальцы подбородком, пряча лицо: — даже если я поверю в такое… никто больше не поверит. Ты меняешь людей своими словами, Седьмая. Будь аккуратнее, это и есть Темная сторона искусства.
— Нет светлой стороны и темной стороны. Есть только люди, которые применяют искусство и намерения, с которыми они делают это. То есть если ты делаешь что-либо с добрыми намерениями — то и засчитывается как доброе дело. Никак иначе. На этом основаны все религии и вся эта история с кармой. А уж у меня то намерения самые добрые — для всех. Чтобы вот прямо всем вокруг добро причинить. Кого догоню — тому и причиню. Причиню добро и нанесу справедливость особой тяжести, — Сяо Тай задумчиво смотрит на доску: — ну хоть ты тресни, не вижу, как ты меня выиграл. Были бы шахматы, но го это как марафон на выносливость. Камушек за камушком… как будто в нарды играю, разве что кубики не бросаем.
— Уважаемая Госпожа Тай! Уважаемый Господин Се! Посмотрите на плоды наших трудов! — в дверь чайной комнаты вплывает госпожа Вэйлин, она одета в белое шелковое ханьфу с изображением весенних цветов, плывущих по реке вниз. Ее высокая прическа украшена длинными золотыми шпильками с подвесками в виде цветков лотоса. Она склоняет голову, убедившись, что все смотрят на нее и отходит в сторону, пропуская вперед стоящего за ней юношу в неприметной темно-синей рубашке.
Это не ханьфу с широкими рукавами, в котором неудобно совершать даже простейшие действия и приходится либо придерживать рукав другой рукой, либо подвязывать рукава, это обычная синяя рубаха, такую носят солдаты под доспехами. Предплечья юноши были стянуты кожаными наручами, на поясе висел кривой меч дао с наклонной рукоятью. На ногах — темно синие же штаны, лодыжки охвачены кожаными обмотками, защищая голень. Выглядел парнишка совсем как обычный охранник или телохранитель из торгового каравана, вот только…
— Лицо у него уж больно красивое. Кожа гладкая. — говорит Сяо Тай: — и выражение лица какое-то…
— Госпожа Седьмая забыла сама себя в юности, — отзывается Вэйлин и в ее тоне сквозит легкая насмешка: — именно так и выглядят юность — с горящими глазами и наивностью в каждом взгляде. Неважно, юноша или девушка, но те, кто впервые вышли в большой мир выглядят так. Кроме того, на улицах немало красивых юношей. И среди стражников или охранников тоже можно встретить такого. Ну и… я могла, конечно, нарисовать ей шрам или загримировать лицо, но впереди у вас долгое путешествие, грим сотрется. Пусть лучше так.
— Не дам я на себе шрамы рисовать. — отзывается юная Сакура Номоки, уперев руки в бока: — я воительница. Не пристало мне клоуном быть. Шрамы сами собой появятся.
— К сожалению юная Сакура права. — вздыхает Гуань Се: — годы странствий и сражений обязательно оставят на лице свой след.
— На лице Второго Брата годы странствий и сражений не оставили никакого следа. — мягко возражает Вэйлин: — ваша кожа гладкая как у младенца, и вы выглядите чрезвычайно молодо для вашего возраста.
— Поэтому у меня и борода толком не растет. — ворчит Гуань Се: — не то, что у Чжан Хэя, которому даже стараться не надо, все лицо в бороде…
— И еще. — говорит Сакура, переодетая в мужское платье: — что за имя такое — Гвансон? Странное имя.
— Такой человек уже был, он тоже был наемником, так что, если кто слышал о нем — так не удивится. Ты просто займешь его место. Не будет такого, что из ниоткуда появится молодой мечник, а некая Сакура Номоки исчезнет. Он тоже не здешний, так что семьи у него здесь нет. Ну, а если появятся друзья, то что-нибудь придумаем. — прищуривается Сяо Тай: — например, что напился в храме Пресвятой Гуаньин и вышел помочиться в сад, сорвал с него несколько плодов и съел, а эти плоды оказались теми самыми Персиками Бессмертия, которые вызревают раз в десять тысяч лет и были предназначены для настоятеля монастыря. В качестве побочного эффекта — омолодился. Вот.
— Боюсь, что этого будет маловато. — сцепил пальцы рук Гуань Се, критическим взглядом окидывая переодетую Сакуру: — ее надо будет научить манерам и…
— Каким еще в жопу манерам? Идите в пень со своими манерами! — отзывается Сакура, садясь на подушку, нет, на садясь, а рухнув и тут же сложив руки на груди в знак протеста и даже чуть отвернувшись в сторону: — я мечник! Мечница! Один старый пень уже достал меня своими уроками. Я с вами только потому, что старикан приказал. Не собираюсь я у вас на поводке плясать! — она решительно наливает себе вина в чашу и тут же — опрокидывает ее, утирается рукавом и наливает себе еще.
— Вот про это я и говорил. — качает головой Гуань Се: — манеры…
— И я говорила про это же. — улыбается Сяо Тай: — ее и учить ничему не нужно. Вылитый Гвансон. Только он еще и бабник был жуткий. Эй, Сакура, а тебе Вэйлин нравится?
— Отвалите. — огрызнулась та, приканчивая вторую чашу вина: — никто мне не нравится.
— Побочный эффект Персика Бессмертия, — вздыхает Сяо Тай: — полное угнетение либидо. Не думаю, что такой товар будет пользоваться популярностью на рынке. Впрочем, если где достанем ящик-другой, тут главное про побочные эффекты очень мелким шрифтом на упаковке писать. Никто все равно не читает что написано.
— Думаю, что я могу над этим… поработать. — улыбнулась Вэйлин и уселась рядом с Сакурой, аккуратным движением, убрав подол платья и подоткнув его под колени. Интересно, подумала Сяо Тай, вроде мелочь, но нет мелочей на свете — эта мятежная Сакура, типичный подросток, трудный возраст но старается вести себя как будто все уже повидала и словно давно уже взрослая. Так вот, она — словно бы упала на подушки, просто уселась с размаху, раз и сидит, сложив ноги по-турецки и вина себе наливает. А госпожа Вэйлин — опустилась вниз так, словно водопад волос с обнаженного девичьего плеча — мягко, одним движением, но не торопясь.