Она проверила лезвие мотыги, которую прихватила с собой из деревни. С размаху вонзила ее в песок. Выгребла немного песка в сторону. Прислушалась к собственному телу. Ее все еще трясло от слабости, но теперь вокруг никого не было. Только она одна могла похоронить славного малого Жи Миня, единственного мужчину семьи Су, который так хотел вырасти и жениться на ней. Она стиснула зубы и продолжила копать. Методично, спокойно, без мыслей и слов. Поднимаешь руку с мотыгой и позволяешь ей самой — упасть сверху вниз. Отодвигаешь слой песка. И так — еще раз. И еще… и еще. Скоро песок сменился влажным грунтом и она — задумалась. Вода — это плохо… но тут еще не вода, просто влага. А копать яму в лесу, среди переплетенных корней — она точно не сможет. Интересно, а где тут у местных кладбище? Ах, да… это же рыбацкая деревушка, у них есть обычай хоронить своих мертвецов в море… однако у нее не было лодки. Некоторые пираты подожгли, а некоторые — увели с собой. Так Сяо Тай не видела большую красную рыбачью лодку семьи Жин, которой старший Жин Ми так гордился… всегда говорил, что на такой не стыдно и в Северной Столице показаться, красные веревки, выкрашенные так, словно шелковые шнуры вокруг по борту повязаны. И конечно же — красные паруса, с большим иероглифом семьи «Жинь» посередине. Этой лодки не было, как не было и нескольких других — особо хороших. Не было хороших лодок, не было запасов риса в амбарах, не было кувшинов и бочек в лавке… а сами лавки и хранилища — преданы огню.
Снова поднять руку с мотыгой. Снова опустить ее. Потянуть на себя, сдвигая песок в сторону. Отодвинуться в сторону, сменить позицию и снова повторить все с начала. Она копает и копает… периодически — падает без сил на песок и просто лежит там, глядя как волны накатывают на берег. Лежит и смотрит. Без сил. Без мыслей. Она не хочет вставать. Не хочет продолжать копать и в голову закрадывается трусливая мыслишка о том, что мертвым — все равно. Что Жи Минь уже ничего не чувствует… и не будет ничего чувствовать. Какая, в сущности, разница, останется ли он лежать на берегу на прокорм крабам и чайкам… или же будет закопан в песок. Просто в песок, она же понимает, что песок — плохая могила. Да и закопать его достаточно глубоко она не сможет. Приливной волной тело может и вымыть из песка… какая, в сущности, разница… в конечном итоге тело разложится и сгниет. В конечном итоге — все сгниет.
Она снова — поднимается и сдвигает с лица грязные волосы в сторону, вытирает лоб и поднимает мотыгу. Снова. Поднять руку. Опустить. Не потому, что это нужно Жи Миню. Это нужно ей самой. Как говорят далеко отсюда — «пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов»… но там же говорят и о том, что «это нужно не мертвым, это нужно живым».
Снова она лежит на песке и смотрит на волны. Нет мыслей. Нет сил. Ничего больше нет. Постепенно — она теряет счет времени. Все вокруг теряет свой смысл. Она видит мир словно урывками, как будто кто-то вдруг включает свет и выключает его. Вот — песок так близко у лица. А вот — она прогоняет песчаного краба, который совсем уже было собрался полакомится мертвым Жи Мином, кричит на него сорванным и хриплым голосом и машет мотыгой. Почему-то ей в голову не приходит рубануть его мотыгой… разрубить на части. Так же, как и неизвестный пират — разрубил единственного защитника семьи Су. От плеча до бедра.
Вот — она наконец затаскивает тело Жи Миня в яму и закидывает его песком. И вот, наконец — она сидит и смотрит вдаль над могилой с деревянной табличкой, на которой вырезана надпись «Здесь лежит последний мужчина из рода Су».
Когда она открывает глаза в следующий раз — она сидит на корточках у могилы, в ее руках — фляга-калебас, перетянутая желтым шелковым шнуром. Она сковыривает сургучную печать и оседает на песок, поднимая ее в воздух.
— Ты все же оказался таким же, как и все остальные мужчины. — говорит она печально: — обманщик. Последний мужчина из рода Су. Ты обещал, что вырастешь и станешь генералом. И что однажды попросишь моей руки… я не знаю, чтобы я ответила тебе в будущем. Но совершенно точно знаю, что ты — не сдержал своего слова. — она вытаскивает пробку из фляги зубами и глотает крепкое байцзю. И даже не чувствует пятидесяти восьми градусов крепости. То, что должно было обжечь глотку — пьется словно обычная вода. Она отнимает флягу от рта и — наклоняет ее над свежей могилой. Драгоценный байцзю из провинции Гуджоу, что закладывается только пятого числа пятого месяца, которое в Поднебесной зовут Слезой Гуджоу — льется тонкой струйкой и тут же впитывается в песок. Словно кровь, которой так щедро пропитана земля в рыбацкой деревне.