— Опустись, — я выдавила немного шампуня на ладонь, и не спеша, массирующими движениями втерла в его волосы. — Давай, я смою.
Он сделал, как просила, без единого комментария, подставив голову под струи воды. Затем последовал кондиционер. Я осторожно распределила его пальцами по всей длине волос.
— Тебе запрещено стричься, — проинформировала я его.
— Ладно.
— Вообще.
Он почти мне улыбнулся. Я была на правильном пути.
Как только с верхней частью тела было закончено, я опустилась на колени на жесткую каменную плитку, намыливая его ноги и лодыжки. Капли воды из лейки душа долетали до меня, тем самым согревая. Была ли я лицом к лицу с твердеющим членом или нет, я его проигнорировала. Сейчас еще не время. Мышцы на его длинных, худых ногах были такими приятными. Мне нужно будет поискать, как они называются. Он вздрогнул, когда я добралась до задней части коленок.
— Щекотно? — спросила я с улыбкой.
— Я слишком мужественен, чтобы бояться щекотки.
— А, — я провела мылом туда и обратно по его упругим бедрам. Будь я проклята, если он не будет самым чистым и сияющим рок-н-ролльным барабанщиком во всем мире. По его телу стекала вода, подчеркивая все его выступы и впадины, изгибы грудных мышц и гладкость кожи. Мне стоит просто назвать его пирожным и слопать ложечкой.
— Ты собираешься пойти выше? — желание наполнило его голос.
— Со временем, — я намылила руки и отложила кусочек мыла в сторону. — А что?
— Да так, ничего.
Это его «ничего» стояло прямо перед моим лицом, такое огромное и требовательное. Одной рукой я отодвинула его в сторону, а другой скользнула между его ног. Его твердый член согревал мою ладонь. Женщина с большей терпимостью не стала бы обхватывать его рукой и крепко сжимать. Я же была просто отстойной по части терпения.
У Мала перехватило дыхание, его шестикубиковый пресс резко напрягся.
— Мне нравится твоя задница, — сказала я, водя по ней мыльными пальцами, прежде чем перейти к его мошонке. Каждая его частичка была грандиозной, будь то тело или душа. Хорошей, плохой и сложной. Порой мне хотелось, чтобы он был серьезнее, и временами у меня не было ни единой догадки, к чему он клонил. Он всегда заставлял меня желать большего, но и в тоже время быть глубоко благодарной за то, что у меня уже было.
Потому что он был моим, это было написано прямо там, в его глазах.
— Без понятия, почему мне так посчастливилось, — я уткнулась носом в его бедренную кость, скользя пальцами по гладкой коже его члена.
— Так сильно любишь мою задницу?
— Нет, это скорее из-за всего тебя.
Я еще раз сжала член, и его взгляд изменился, стал затуманенным, именно так, как мне больше всего нравилось. Между моих ног определенно было влажно, но сейчас все внимание уделялось ему. Подушечки его пальцев ласкали мое лицо; он касался меня нежно, с благоговением.
Хватит валять дурака.
Я обхватила головку его члена губами и взяла его в рот. Его руки зарылись в мои влажные волосы, крепко удерживая на месте. Языком я легонько ударила по его головке, поддразнивая чувствительный ободок, прежде чем пойти ниже, чтобы потереться о сладкое место. Я взяла его глубже, посасывая сильнее, снова и снова. Его бедра двинулись, прижимаясь ближе к моему рту. Я никогда особо не ценила искусство заглатывания, уж извините. Но из-за Мала я хотела этому научиться. Что-то подсказывало мне, что он не будет против нескольких практических занятий. Одной рукой я массировала его яички. Второй продолжала обхватывать основание его пениса, удерживая его от того, чтобы самой не подавиться. Но я брала его глубоко, как только могла, скользила вверх по его стволу, чтобы наградить вниманием своего языка. Провести им по налившимся венам и поиграть с головкой.
Пальцы в волосах сжались сильнее, боль немного обжигала кожу головы. Но ничего страшного. Все было отлично. Мне охренеть как нравилось, что я способна довести его до такого состояния.
Я втянула его глубже и посасывала, доводя до исступления. Он кончил с криком, прямо в мой рот, как только я убрала руку с его члена. Я сглотнула.
И кто сказал, что романтика вымерла.
Он стоял, тяжело дыша, свесив руки по бокам и с закрытыми глазами. Черт, он был прекрасен. Я медленно встала, мои онемевшие коленки трясло. После орального секса, кажется, всегда наступал некий момент застенчивости. Может, я должна была вести себя самодовольнее, сказать что-нибудь развязное. Вот только душ для этого был не совсем подходящим местом.
Мал открыл глаза и уставился на меня, его руки легли на мои плечи. Он притянул меня к себе, оставляя нежные поцелуи на моем лице.
— Спасибо, — сказал он, слово вышло приглушенным из-за того, что он уткнулся в мою кожу.
— Пожалуйста.
— Мне жаль насчет твоих родителей, Тыковка. Охренеть, как жаль.
Мои пальцы непреднамеренно вжались в его бедра. Однажды я перестану так реагировать и оставлю это позади.
— Мне жаль насчет твоей мамы.
— Да, — он, подбадривая, провел по моим рукам, чмокнул меня в макушку. — Нам нужно думать о позитивном. И заказать дохренища бекона и яиц. И вафель. Ты любишь вафли?
— Кто же не любит вафли?
— Вот именно. Каждого, кто не любит вафли, нужно отправить в карательно-исправительные учреждения. Закрыть их там и выбросить ключ.
— Совершенно точно.
— На сегодня хватит о грустном, — сказал он хрипловатым голосом.
Он взял мыло и стал намыливать меня, уделяя особое внимание груди.
— Есть еще кое-что, о чем, думаю, нам стоит поговорить, — сказала я, пока он с усердием оттирал воображаемое грязное место на левом соске. По правде говоря, это было приятно.
— О чем? — спросил он.
— Ну, о том, что ты сказал прошлой ночью, когда мы вернулись в отель. О том, чтобы создать семью.
Его рука замерла на правой груди.
— Создать семью?
— Да. Ты сказал, что в этом плане ты серьезно настроен. Даже выбросил в окно все презервативы и смыл в туалете мои противозачаточные таблетки.
— Это действительно чертовски серьезно. Мы перепихнулись?
Я захлопала ресницами и посмотрела на него невинным, в некоторой степени даже злым взглядом.
— Нет. Конечно же, нет.
У него загорелись глаза.
— Боже... ты чуть не довела меня до сердечного приступа.
— Прости, — я оставила поцелуй на его груди. — Ты выбросил в окно презервативы, да. Но не смог найти, где я держала свои таблетки. Затем ты лег и начал придумывать имена нашим детям.
— Всем?
— Полагаю, мы могли остановиться на выводке детишек со счастливым числом тринадцать?
Он изогнул брови.
— Блин. Эм, наверное, нет, ха-х?
— И это, наверное, к лучшему. Троих из них ты собирался назвать Дэвидом. Что вызвало бы путаницу.
— Чисто из любопытства, как много дерьма я вчера наговорил?
— Не так много. Ты пару раз падал с кровати, когда пытался лизнуть мои пальцы на ногах, и потом уснул.
Он смыл с рук пену и взял шампунь, чтобы втереть его в мои волосы.
— Ауч, — ахнула я. — Нежнее.
— Что не так?
— А ты не помнишь?
Он слегка повернул голову и искоса посмотрел на меня.
— Что еще?
— Ну, возможно, ты случайно немного заехал мне по голове, когда упал с табуретки у барабанной установки.
— Ох, нет. Блин, Энн...
— Ты не причинил вреда. Просто небольшой ушиб.
С напряженным лицом он осторожно смыл шампунь с волос, и начал наносить кондиционер. Он продолжать качать головой, при этом сильно хмурясь.
— Эй, — сказала я, касаясь его подбородка. — Все хорошо. Правда.
— Я заглажу свою вину.
— Ты уже это сделал, — я прижала руку к его сердцу, ладошкой чувствуя, как оно бьется. — Ты выслушал мою историю, не осуждая меня. Рассказал, что тебя гложет. А это и так много, Мал. Правда. У нас все хорошо.
— Я заглажу вину еще лучше. Этого больше никогда, черт возьми, не повторится.