Как она очаровательна сегодня в этом алом платье! Так говорили ему все гости.
Что касается его костюма, наместник всегда предпочитал серое.
* * *С другого берега реки на огни замка смотрел Рик Блэйн.
— Веселись, фашистская сволочь, — сказал он.
— Ну же, Рики, не ревнуйте, — сказал Рено, пыхая «голуазом». Ему нравилось это название: «галльские девушки». Напоминало о его любимом предмете. — Весьма вероятно, среди них сейчас есть какие-нибудь чрезвычайно прекрасные женщины. В более счастливое время нашей задачей было бы залучить их сюда. — Он невесело посмеялся, главным образом — над своим прежним «я». — Одна мысль о немецких лапах на столь милых созданиях… Оскорбление законов природы — вот что это такое.
Рено видел, что друг не слушает.
— Ладно, спокойной ночи. Нам надо как следует отдохнуть. Сдается мне, что завтра будет очень напряженный день.
Рик ничего не ответил. Рено ушел, а Рик все смотрел на замок, пока там не погас последний огонь и все не разъехались по домам спать.
* * *В тот вечер Рейнхард Гейдрих вернулся на виллу вместе с Ильзой Лунд. У Ильзы не было выбора.
— Etwas trinken?[148] — спросил Гейдрих и не стал дожидаться ответа.
Один из его официантов уже налил шампанского в два бокала.
Ильза не хотела шампанского, но сочла за лучшее не отказываться. На приеме она сумела не захмелеть: пригубив напиток, она тайком выливала его в горшки с цветами. Ей сегодня нужна ясная голова.
Они подняли бокалы. Ильза ждала, что скажет Гейдрих.
— За самую прекрасную хозяйку бала во всем рейхе! — объявил он.
— За замечательный прием, — ответила она, чокаясь с ним.
Выпили в молчании.
— Еще? — спросил Гейдрих, подманивая слугу.
— Нет, спасибо, — игриво сказала Ильза. — Вино ударяет мне в голову, а я сегодня уже немало выпила.
Она швырнула свой бокал в камин и удовлетворенно прислушалась к звону битого стекла.
Гейдрих подыграл, метнул и свой бокал в жерло камина.
— Лучшее дутое стекло, из Раттенберга в Остмарке. — Произнося фашистское название Австрии, он засмеялся. — Как легко мы превратили его в прах!
Гейдрих рухнул в кресло и оценивающе уставился на Ильзу. Он был основательно пьян и очень опасен. Ильза — практически трезва и еще опаснее.
— Встаньте у окна, чтобы я мог насладиться вашей красотой в лунном свете, — скомандовал Гейдрих и обернулся к дворецкому: — На сегодня все, Оттокар. Скажи людям, что они могут быть свободны до утра. Все.
Слуга вскинул руку в фашистском салюте и попятился за дверь. Гейдрих с Ильзой остались одни. Смотрели друг на друга через всю комнату, словно охотник и дичь.
— Видите, как великий германский рейх приветствует будущего фюрера.
— Фюрера? — кокетливо переспросила Ильза. — Но ведь…
— Нет. — Гейдрих рассмеялся. — У Адольфа Гитлера все в порядке. Да живет он сто лет! Но наш фюрер человек мудрый, он понимает, что любой лидер, как бы велик он ни был, должен иметь Nachfolger, преемника. Я горд тем, что могу сказать: он дал мне повод думать, что в его глазах и в его сердце этот преемник — я. Я намерен доказать, что достоин столь высокой чести. Только представьте: возможность закончить великую работу, начатую величайшим фельдмаршалом всех времен Адольфом Гитлером!
На лице Гейдриха промелькнула короткая снисходительная улыбка, и в мгновенном озарении Ильза поняла, что, даже будь она настоящей Тамарой Тумановой, будь она из знатнейшего российского рода, все равно в его глазах она останется лишь славянкой, рабыней; в его мире ей никогда не будет места, как и в новом мировом порядке, который задумали нацисты.
Окно в комнате открыто, а ночь прохладна. Ильза ежилась, в одном вечернем платье зябко. Гейдрих встал и длинной рукой обвил ее дрожащий стан.
— Что такое, мое маленькое сокровище? — спросил он. — Бояться нечего. Нечего, пока вы под моей защитой.
С устрашающей ясностью Ильза поняла, что нужно сказать.
— О нет, есть чего бояться! — воскликнула она. — Еще как есть.
Гейдрих рассмеялся над ней, будто она ребенок, испугавшийся темноты.