Ильза Лунд родилась в Осло 29 августа 1915 года, спустя всего десять лет после того, как Норвегия получила независимость от Швеции; Осло тогда еще звался Христианией. Ильзин отец Эдвард Лунд был членом того парламента — стортинга, — который отверг власть шведского монарха Оскара II и основал современное норвежское государство. «Тем, кто сомневается в силе нашего стремления, — сказал Эдвард в своей пламенной речи, — я отвечу: мы готовы подтвердить ее, пожертвовав своей жизнью и домом, но честью — никогда». Вскоре отца Ильзы пригласили в правительство, где он и работал до самого апреля 1940 года, когда фашисты наложили лапу на Норвегию во славу тысячелетнего рейха.
Ингхильд успела прихватить лишь кое-что из вещей, когда ее тайно вывезли в Лондон вместе с королем и низвергнутым правительством. Ильза сразу узнала эти вещи. Кружевная скатерть, которую некогда стелили на массивный деревянный стол с резными толстыми ножками, под которым она любила прятаться ребенком. Кое-что из серебра. Пара-тройка персидских ковриков — на одном до сих пор видны пятна от молока, пролитого Ильзой много-много лет назад в приступе детской ярости. Маленькие настенные часы, что в семье матери переходили из поколения в поколение. Они тихонько тикали в углу, каждая упавшая секунда — горькое напоминание о бедствии, постигшем их родную землю.
Нет, не так сказала себе Ильза. Каждая секунда приближает избавление и свободу для всех. Какую бы роль ей ни пришлось сыграть в освобождении, она готова.
Ингхильд как раз готовила чай; теперь она добавила воды и поставила его завариваться. Достала печенье, как всегда делают мамы, и шнапс, как мамы делают иногда.
— Я так за тебя переживала, я была сама не своя, — сказала Ингхильд с облегчением. — После падения Франции от тебя перестали приходить письма. Подполье сообщило, что ты жива, но больше толком ничего не говорило. За год мне тайно передали несколько писем. От наших агентов я знала, что ты в оккупированной Франции, но не знала, где именно. Когда я услыхала, что тебя отправили в Касабланку, я не могла спросить зачем, но, по крайней мере, смогла кое-чем помочь. — Ингхильд рассмеялась. — И вот ты здесь! Ах, если бы отец видел!
— Так это ты посоветовала, чтобы я вышла на Бергера! — воскликнула Ильза. В эту минуту ликования она не хотела думать об отце; позже они вместе поплачут о нем — когда она за него отомстит. — Как же я не сообразила, что мама по-прежнему за мной присматривает.
— Да, золотко, — сказала Ингхильд. — Я, может быть, всего лишь слабая одинокая женщина, но еще могу драться за свою родину — и за своего ребенка. Каждую неделю я бываю на брифинге у нового королевского министра обороны. Похоже, правительство ценит мои советы, но хоть убей, не пойму почему.
Ильза сжала руку матери, все еще молодую руку, которую она так хорошо помнила.
— Понимаешь, понимаешь, — сказала Ильза. — Вы с папой всегда были на равных. Он звал тебя своей лучшей половиной и доверял тебе, как никому другому. Все, что знал он, знала и ты, и от этого была громадная польза всей стране.
Глаза Ингхильд затуманились воспоминаниями об Эдварде Лунде, но она отогнала их, не желая, чтобы они омрачили ее счастье.
— Министр обороны сообщил мне, что Бергер, возможно, способен достать laissez-passer[15] или транзитное письмо, чтобы вытащить тебя из Марокко. Ну, я и просила тебе передать, чтобы ты нашла его в кафе. Забыла, как называется.
— «Американское кафе Рика», — сказала Ильза. — В Касабланке рано или поздно все туда приходят.
— Да, — сказала мать. — Я так рада, что Бергер смог вытащить тебя из Касабланки. Оле хороший был мальчик, но такой взбалмошный. Кто мог заподозрить в нем такую храбрость? Героя не всегда узнаешь с виду.
От разговоров о доме на Ильзу нахлынули воспоминания. Стоит прикрыть глаза, внимая голосу матери и вдыхая запахи ее кухни, — и она будто вновь в Осло.
— Мама, расскажи, как там дома, — попросила Ильза.
— Ну, кое-кто из наших, конечно, здесь, — начала та. — Лив Ольсен с нашей улицы и ее муж тут, а Биргит Осен — помнишь Биргит, вы в детстве играли вместе? — теперь в Америке. В Бэй-Ридже — так, кажется.
— Помню, — сказала Ильза. — Мы с ней, бывало, ходили к парламенту и воображали, что мы самые важные королевские советники.
— Когда-нибудь, глядишь, и станете, — сказала Ингхильд. — Мы приехали в июне 1940-го, когда король понял, что сопротивление бессмысленно и правительству целесообразнее продолжить борьбу из Лондона. Но многие остались там, и даже теперь день и ночь работают против фашистов. Помнишь Арне Бьёрнува?