Солли их предупредил.
Горовиц прошагал к покинутым цистернам. Рик собрался было сунуть револьвер в кобуру, когда краем глаза вдруг заметил локоть, кисть, палец, спуск, все в движении. Не раздумывая, он толкнул Солли на колени и открыл огонь.
Рик вскинул револьвер в тот самый момент, когда ирландский гангстер вскинул свой. Рик оказался быстрее. Его пуля 38-го калибра раздробила ирландцу запястье. Рик стрелял инстинктивно — точно, как учил его Солли, с которым они столько часов практиковались по гарлемским подворотням. У Ицика Бэлина обнаружился природный талант к шпалерам.
Солли обернулся и восхищенно уставился на Рика.
— Хорошо стреляешь, — сказал Горовиц.
Если миг смертельной опасности и встревожил Солли, он ничем себя не выдал. Соломон Горовиц никому не позволит увидеть, как он испугался.
— Да, герой, Лоис, верно, будет тобой гордиться, — осклабился Тик-Так; он вернулся после схватки злым, потому что не пришлось никого убить. Тик-Так подошел к раненому и выстрелил ему в голову. Ну вот, теперь ему сильно полегчало. — Знаешь, — сказал он, вновь обращая внимание на Рика, — а она, сдается мне, на тебя запала.
Солли промолчал, только грозно зыркнул на племянника. Что касается Лоис Горовиц, у отца на нее свои планы, большие планы, в которых нет места громилам и мордоворотам из банды. В присутствии Солли нельзя отпускать шутки о том, на кого там запала Лоис. Да и, если уж на то пошло, вообще о ней заговаривать. Если, конечно, хочешь прожить долгую, благополучную и мирную жизнь. Это касается всех, а Тик-Така сугубо, поскольку он, в конце концов, член семьи. Вроде как.
Глава восьмая
23 января 1942 года. Говорит Лондон. Пока в тысячах миль отсюда бушует битва за Советский Союз, здесь, на Западном фронте, по-прежнему почти еженощно падают бомбы люфтваффе — Адольф Гитлер пытается поставить Британию на колени. Накануне ночью самолеты фельдмаршала Геринга подвергли жесточайшей бомбардировке доки Ист-Энда. Бомбардировка продолжалась весь вечер, захватив на западе Чипсайд и Уайтчепел. Даже величественный купол собора Святого Павла, архитектурного шедевра Кристофера Рена, не уберегся от налета.
Но даже на руинах рождается новая надежда. Ведь Лондон приютил все антифашистские движения Европы, и число бойцов сопротивления растет с каждым днем. Свободная Франция под командованием генерала-изгнанника Шарля де Голля ведет жестокие арьергардные бои с немцами по всей Северной Африке и на Ближнем Востоке, ударив по врагу сначала безуспешно в Дакаре, затем в Сирии. В Лондоне же находится норвежское правительство в изгнании: день и ночь работает оно, чтобы низвергнуть коллаборационистское правительство Видкуна Квислинга. Чешские партизаны теперь тоже зовут Лондон своим домом. Пережив сначала раздел своей страны после немецкой аннексии Судетов в 1938-м, а потом и ее уничтожение после установления немецкого протектората в Богемии и Моравии, они поклялись низринуть и протекторат, и марионеточное фашистское государство в Словакии.
«Да будет известно кукловодам в Берлине, — заявил чешский президент в изгнании Эдуард Бенеш, — мы не успокоимся, пока не восстановим в прежних границах нашу чешскую родину».
— Заткни его, Сэм.
— Не хотите узнать новости? — спросил Сэм.
— Плохие — нет, — сказал Рик.
— Но хороших сейчас нету, — возразил Сэм.
— Вот и я о том же, — сказал Рик.
Сэм выключил радио, плюхнулся в кресло и потянулся за книгой. Сэм читал «Холодный дом» Диккенса, найденный в гостиничной библиотеке. От того, что белым в книге приходилось еще хуже, чем ему, у Сэма немного легчало на душе.
За последние шесть лет Сэму не раз пришлось усомниться в осмысленности своих поступков, своего побега с Риком за океан, на волосок от беды, когда он вполне мог пересидеть кутерьму в Нью-Йорке, подождать, пока рассеется дым; на Манхэттене всегда найдется работа для поющего пианиста… не говоря уж про первоклассного шофера. Как он тоскует по любимому озеру в Катскиллах, или, если позволить мыслям убежать в такую даль, — по детству на плато Озарк в Миссури, где рыба так и выскакивала из воды, или по молодым годам в Новом Орлеане, где вечно манило к себе озеро Понтшартрен.
Затем Сэм вспомнил Париж и французских девчонок с маленькими грудями и большими носами, их ненасытное любопытство ко всему негрез,[44] и на том пришел конец его грезам. Как знать — может, останься он в Нью-Йорке, кончил бы так же, как Горовиц, Мередит и остальные? Если вдуматься, у него не так уж плохо все сложилось. Только вот Лондон ему не особенно по сердцу. Дома в одну краску, тусклое серое небо и почти ни одного черного лица. Сэм вернулся к чтению.