Он знал, что Луису не все равно, что его слишком заботит собственное будущее, что он переживает не только за себя и Мариту, но и за всю Испанию — слишком много переживаний для одного храброго мальчишки.
Луис был рядом, когда ударили франкисты. Атака была всего лишь отвлекающим маневром, но им-то никто не потрудился об этом сказать. Главный удар пришелся куда-то в другое место. Отвлекающий, к несчастью, пришелся на их направление, что, в понимании Рика и Луиса, сделало его главным.
Националисты шли на них цепь за цепью, и Рик косил их, сколько успевал. Но что-то было не так: они гибли слишком легко. Обычно Франко воевал иначе, не жертвовал так много и так просто. Атакующие шли прямо через реку, в лоб на укрепленные позиции республиканцев. Что ж, это их беда; с каждым выстрелом Рик на шаг приближался к тому воздаянию, какое только сможет на себя навлечь.
Рик стрелял часто, как мог. Ему нравилось бывать в таких переделках, столь непохожих на нью-йоркские войны. Те велись с жестокой, чуть ли не производственной эффективностью. В Нью-Йорке победа или поражение целиком определялись тем, кто первым бьет, а бой заканчивался даже не за минуты — за секунды. Победу целиком обеспечивало планирование. В Испании же как повезет — в бою могут убить, а можно и уцелеть, и от тебя ни черта не зависит.
— Рик! — закричал Луис. — Берегись!
Рик оторвался от дымящегося пулемета, но было поздно. Кучка конных франкистов пересекла реку и скакала в обход позиций Рикова взвода. Проклятье! Он должен был это предвидеть: старый добрый удар в спину. Рик отчаянно рванулся, разворачивая пулемет. Рик еще бился с ним, когда пуля вошла Луису в лоб, чуть выше левой брови. Рик увидел рану, когда убитый еще ее не почувствовал. Рик прежде Луиса понял, что Луис мертв.
Парень умер у него на руках — глаза так и смотрели вдаль в ожидании славной победы, которая никогда не наступит.
Тихонько шепча, Рик хоронил Луиса. Он жалел, что не знает какого-нибудь католического реквиема, но, пожалуй, подойдет и кадиш. Раньше подходил.
Конечно, Рик понимал, что развязка близка. В самый разгар боев на Эбро пришло известие о Мюнхенском пакте, 29 сентября 1938 года подписанном Гитлером, Чемберленом, Даладье и Муссолини. Это известие стало ножом в сердце республиканцев. Больше не придет помощи ни из Франции, ни из России, ни из Англии, ни — раз уж на то пошло — из Соединенных Штатов. Хорошие парни остались одни: ничьи всадники не появятся на гребне холма, не прискачут на выручку. Обученная в Германии франкистская авиация долбила республиканцев в горах, солдаты Франко резали их на улицах городов. Рику как-то удалось выжить, катясь от поражения к поражению. Барселона пала 26 января, Мадрид — 28 марта. Еще через четыре дня гражданская война закончилась, но Рик уже был в Марселе, пил и недоумевал: что, кроме храбрости, требуется, чтобы убить себя?
— Мистер Ричард, — донесся к нему в туман из ночной тьмы голос Сэма.
— Что такое? — спросил Рик.
Он попробовал подобраться, принять вид подостойнее, но что толку? Сэм слишком часто видел его таким, его не проведешь. Рик снова погрузился в кресло, прижимая к себе бутылку, как младенца.
Сэм сделал вид, что не заметил. В Риковой спальне он разбирал одежду, аккуратно складывал, паковал в вещмешок. Вещмешок — единственное, что Рику разрешили взять с собой, но это не значит, что одежда не должна быть опрятной.
— Вы готовы в дорогу, босс? — небрежно спросил Сэм, понимая, что ответ Рик сейчас ищет в бутылке и, не в пример большинству людей, у него неплохие шансы найти.
— Готовее не буду, — ответил Рик, попробовал встать, но не смог, потому что оставшиеся глоток или два тянули его вниз.
Сэм уселся напротив. В руках — любимый Риков автоматический «кольт» 45-го калибра, тот, который Рик захватил с собой из Нью-Йорка, тот, из которого стрелял в солдат Муссолини и Франко, тот, из которого застрелил майора Штрассера. Сэм заботливо разобрал оружие и принялся чистить и смазывать.
— Этот всегда был ваш любимый, — заметил он.
— Ага, — согласился Рик. — Жаль только, что я с самого начала не пристрелил из него, кого надо, и не избавил нас с тобой от многих бедствий.
Сэм покачал головой:
— Босс, про то вам надо забыть. Все это давно прошло. К тому же это не ваша была вина, во всем, что случилось.
Рик горько рассмеялся:
— А чья же еще? Не помню, чтобы кто-то другой был на моем месте, носил мою одежду и водил мою машину. — Он глотнул еще.
— Я водил вашу машину. Уже забыли?
— Это было так давно, что я не помню.
— Ну, если бы я не вел тогда вашу машину, вы бы тут не сидели.